Феликс Чуев - Так говорил Каганович

Он работал в ЦК еще при Ленине, десятки лет был членом Политбюро при Сталине. Выходец из беднейшей семьи, рабочий-кожевник, ставший революционером…

Большевик с 1911 года, он через пятьдесят лет был исключен из партии за то, что вместе с Молотовым, Маленковым, Ворошиловым и другими наиболее видными деятелями — большинством Президиума ЦК — выступил против тогдашнего лидера партии Хрущева.

Я много читал о Кагановиче и немало слышал разговоров о нем. Существует мнение, что Каганович — грубый и даже неотесанный человек. Не знаю, может, он был таким когда-то. Но вот уже несколько лет я общаюсь с весьма интересным, мыслящим и начитанным собеседником. Он знает литературу, особенно, русскую и украинскую, обладает чувством юмора.

— Как говорят в Одессе — слушай сюда! — Каганович доверительно прикладывает ладонь к груди. — Я вам даю самый цимис, то, что никому, кроме вас, о себе не говорю!

Крупный, могучий, он сидит передо мной в застегнутой на все пуговицы плотной рубахе, напоминающей «наркомовский» френч 30-х годов. Разговаривая, иногда поглаживает крупные седые брови, покручивает усы, улыбается. Изредка отрывисто смеется. После эпохи своих портретов внешне, конечно, изменился, но память великолепная, реакция быстрая. Не теряет нить разговора, упорно, до конца старается высветить ее. По-прежнему масштабно, по-государственному мыслит. Остро воспринимает все, что происходит в стране. Тех, кому не дает покоя тень Сталина, называет «сталиноедами».

Плохо стало со зрением, однако, до трех часов ночи смотрит, а, вернее, слушает телевизор, переживает.

— Сейчас появились новые слова: «конверсия», «конвергенция», «ротация», — говорит он, — зато почти исчезли «марксизм», «социализм», а про «коммунизм» вообще не слышно.

Таким же остался у меня в памяти и Молотов. Это особые люди, и я им не судья. Да и судить их можно, наверно, только законами их времени. Ни личные блага, ни семья не могли им стать помехой для достижения избранной цели. Но я всегда уважал людей убежденных и не меняющих убеждений, как многие, у которых чего нет, того нет. В этом смысле мной почитаемы Николай Островский и Иван Бунин, неприемлемы маршал Тухачевский и генерал Власов…

Каганович остался верен главным идеалам собственной жизни.

«Да, были люди…» Не мы.

Пять лет я встречаюсь с ним и постоянно веду дневник, подробно записывая наши беседы и телефонные разговоры. Для этой книги я старался исключить из дневника повторы, ибо один и тот же эпизод бывало, рассказывался не однажды. Я выбрал то, что, как мне кажется, может представить интерес для читателя — по крайней мере, мне самому это было интересно. Думается, интересно еще и потому, что это устные рассказы, ибо так, как говоришь, не напишешь.

Итак, прочтите то, о чем говорил мне верный сталинский апостол, несгибаемый коммунист Каганович.

— Слушайте сюда, — как любит шутливо приговаривать Лазарь Моисеевич.

Сегодня впервые был у Лазаря Моисеевича Кагановича. Давно собирался к нему, еще Молотову говорил об этом. Несколько раз на даче Вячеслава Михайловича был свидетелем, как они перезванивались по телефону. И вот недавно, полтора месяца тому, похоронили Молотова. На похоронах, верней, на поминках в молотовской квартире на улице Грановского, я познакомился с дочерью Кагановича, Маей Лазаревной. Она сказала, что отец знает про меня Со слов Молотова и пригласила в гости. И вот примерно неделю назад я ей позвонил, и мы договорились, что я приеду в пятницу, в 17 часов.

Фрунзенская набережная, 50, квартира 384. Девятый подъезд, 6-й этаж. Большущий дом сталинской постройки с высокими потолками. Позвонил, верней, нажал круглую кнопку звонка, дверь открыла дочь, предварительно спросив, кто там. «А то знаете…, — извиняющимся тоном сказала она, открыв дверь, — к нам разные рвутся…»

Небогатая квартира. Старая изношенная мебель, напоминающая казенную. Бедней, чем у Молотова. Тому хоть дачу предоставили. У Кагановича дачи нет. Машины тоже нет.

…Он сидел в кресле у стены перед небольшим металлическим столиком, поворачивающемся на оси. Рядом — костыли, и на стене от их касаний в одном месте отбита штукатурка. Он передвигается на костылях уже, наверно, больше года. А так — выглядит все-таки бодро для своих 93 лет. Седые виски, седые усы.

Темно-коричневая рубаха навыпуск. Раза два во время беседы он расстегивал пуговицу и поправлял лямку майки. Иногда покручивал усы…