Александр Пругавин - Старец Григорий Распутин и его поклонницы

— Вы давно знаете Григория Ефимовича? — спросила я графиню Тюню.

— О да, с отцом Григорием мы знакомы уже несколько лет, — отвечала она.

— Мне бы очень хотелось поговорить с вами о нем. Но для этого нам, может быть, будет лучше перейти в соседнюю комнату?

— Идемте, — сказала Тюня, вставая.

Мы перешли в соседнюю, небольшую, довольно скудно меблированную комнату и сели на диван.

— Мне кажется, вы относитесь к Григорию Ефимовичу с большим уважением, — сказала я.

Тюня сейчас же начала волноваться.

— Вы правы… Я с первого же раза уверовала в отца Григория, — проговорила она с глубоким убеждением. — И теперь у меня нет никаких сомнений.

— К сожалению, я не могу этого сказать о себе, — сказала я, — напротив, у меня слишком много разных сомнений. К тому же многого из слов Григория Ефимовича я совсем не понимаю.

— Слова отца Григория надо понимать духовно-аллегорически. Его слова всегда имеют особенный смысл. Чтобы понять их сокровенное значение, нужно глубоко вникать, нужно углубляться, сосредоточиваться.

— Затем, признаюсь, меня немало смущает его манера обращения с дамами, — решилась намекнуть я.

Тюня сделала вопросительное лицо.

— Вы не догадываетесь, о чем я говорю?.. Меня крайне удивляет, например, его страсть к поцелуям.

— Ах, Боже мой, — с укором воскликнула Тюня. — Неужели вы не сознаете, что его поцелуи не имеют ничего общего с поцелуями других мужчин?

Позиция, занятая Тюней, начинала меня раздражать. Я решила быть откровеннее.

— Мне не нравятся также его постоянные прикосновения, пожатия, поглаживания, — проговорила я, смотря прямо в глаза Тюни.

— Отец Григорий настолько чист сердцем, что он на все смотрит с высоты своей чистоты, — сказала она убежденно. — Да, да, отец так далек от всего мирского, земного… так далек от всякой мысли об удовольствии или наслаждении… Ему ваше тело не нужно, так как он не придает телу никакого значения… А главное, он считает, что если женщине становится неловко от его ласк, то, значит, она не свободна от греховных помыслов, от тайных желаний.

"Вот оно что, — подумала я, — какова теория!"

— Нас он теперь почти совсем не трогает, — сказала Тюня с самым невинным видом.

Мне вдруг захотелось сказать ей что-нибудь резкое.

— А скажите, пожалуйста, вас не смущает то, что пишут в газетах о Григории Ефимовиче? — спросила я.

Тюня горько улыбнулась, и в ту же минуту судороги задергали ее нервное, бледное лицо.

— Ах, в людях, к сожалению, так много гадкого, — сказала она; сильно волнуясь, — поэтому они во всем готовы видеть что-то грязное.

— Получили ли вы покой с тех пор, как познакомились с Григорием Ефимовичем? Вообще, что вам дало знакомство с Распутиным? — спросила я.

— Благодаря отцу Григорию я получила полную ясность души, — сказала Тюня с каким-то блаженным видом.

Глубокое, искреннее чувство, которым были согреты эти слова, сильно тронуло меня, мне стало от души жаль милую девушку, и я постаралась перевести разговор на нейтральную почву.

— Я в первый раз встречаю у Григория Ефимовича такое большое общество. К сожалению, кроме вас, я никого не знаю из собравшихся здесь… Мне хотелось бы знать, кто эта высокая, представительная дама с южным типом лица? — спросила я.

— Как, вы не узнали? Это светлейшая княгиня X, — отвечала Тюня. — Она с большим уважением относится к отцу Григорию.

— А эта полная, высокая блондинка?

— Это Елена Алексеевна Торопова, бывшая фрейлина. Давнишний верный друг отца Григория и горячая его почитательница.

В эту минуту дверь в комнате, в которой мы сидели, отворилась, и вошла мать Тюни, графиня Головкина.

— Отец Григорий приехал, — сказала она, — идемте в столовую: он ждет.

Тюня поспешно встала, представила меня своей матери, и мы направились в столовую "прозорливца".

При виде меня Распутин выразил свое удовольствие.

— Ну вот, хорошо, што ты пришла сегодня, — сказал он с довольным видом, — садись сюда, поближе ко мне.

И он усадил меня рядом с собой.

Роскошные корзины живых цветов, ландышей и роз, которыми я любовалась накануне, были расставлены вдоль стола, за которым мы все разместились.

Дамы, как только они сели за стол, очевидно по принятому здесь обычаю, протянули руки к "пророку", говоря:

— Я-ич-ко!

Это произносилось каким-то просительным, почти умоляющим тоном.

— Как, неужели и княгиня X? — изумился я.

— Она тоже протянула руку, но сделала это молча, — сказала Ксения Владимировна.