Лоуренс Бергрин - Марко Поло. От Венеции до Ксанаду

Теснимый со всех сторон Тьеполо удалился в изгнание на материк. В то же время, в 1289 году, тридцативосьмилетний отпрыск недавно разбогатевшей купеческой семьи Пьетро Градениго был избран новым дожем, одновременно заслужив уничижительную кличку Пьераццо. Но кто бы ни занимал дворец дожей, автократ или популист, Венеция все быстрее клонилась к упадку.

В 1291 году египетский султан Аль-Ашраф-Халиль в исполнение давней клятвы захватил Акру и перебил большую часть жителей. Событие отозвалось за тысячи миль от Акры, в Венеции, поскольку Акра, как это видно из истории Поло, служила перевалочным пунктом для венецианских купцов и товаров.

С падением Акры и других христианских твердынь на Среднем Востоке, венецианцы обратились к Европе. Их суда ходили в Амстердам, Лондон и Марсель. Венецианские купцы учились развлекать и забавлять захолустных феодальных баронов зверинцами, клоунами, акробатами и музыкантами, а потом уже переходить к делу. Дож поощрял торговлю с западом, освободив одного себя от необходимости уплаты пошлины на приобретенные товары.

Со временем и Марко втянулся в борьбу Республики против коммерческих и военных соперников. Главным из них на данный момент была Генуя. Город-государство, ничуть не менее корыстолюбивый, чем Венеция, ревностно охранял свою торговлю индийскими пряностями и крымским зерном, не говоря уже о торговле рыбой, солью, мехами и даже рабами. Все, что покупалось и продавалось, становилось топливом для двигателя экономики Генуи.

Чтобы предотвратить прямое столкновение, Венеция и Генуя заключили неустойчивое перемирие, однако падение Акры нарушило равновесие, поскольку обе стороны стремились контролировать этот город. Готовясь к войне с соперницей, Венеция объединилась с более слабой Пизой. На сей раз союзники были настроены решительно: всякий здоровый умом и телом, в возрасте от семнадцати до шестидесяти, был готов к немедленной мобилизации. Более того, от каждого богатого семейства требовалось профинансировать снаряжение одной или более галер. Поло не входили в число столь высокопоставленных семейств, однако общая горячность заразила и Марко. Отчасти он сам нес ответственность за резкую перемену в настроении венецианцев. После долгих лет упадка Республика вдруг приготовилась отстаивать свою репутацию и интересы.

Возможно, Марко втянулся в конфликт от скуки. В Венеции его окружали серые, коричневые и желтые дома, теснившие узкие, часто зловонные каналы. Вместо того чтобы скакать на коне по широкой степи или пересекать бескрайнюю пустыню с караваном верблюдов, Марко бродил по улочкам Венеции, иной раз таким узким, что по ним можно было протиснуться только боком. Вместо далекого горизонта его взгляд упирался в окна соседнего дома, занятого унылыми домашними делами. Его жизнь лишилась величия и вкуса, сменившись рутиной торговли, счетами и долгами, утомительным крючкотворством и вздорными родственниками. Для человека, побывавшего у монголов, усвоившего буддизм, эти рамки должны были показаться невыносимо тесными.

К 1298 году Марко исполнилось всего сорок три, он все еще был в силах устремиться по следу первого попавшегося приключения. Битва при Курзоле, где он попал в плен, не стала для Венеции исполнением надежд на славу. Но для него она могла стать путем к бегству.

Возможно, что для Марко плен у генуэзцев и привилегированное заключение оказались переменой к лучшему, позволив ему на время спастись из тесных пределов Венеции. Парадокс в том, что он был свободнее в тюрьме, где его не занимали обыденные дела и где он мог мысленно странствовать по всему свету: по плоскогорьям Памира, через пустыню Гоби, по изумрудной степи мимо монгольских юрт, к волшебным дворцам Камбулака и Ксанаду. Тюремное заключение дало этому страннику избыток времени, чтобы поведать свою историю, и нетрудно представить, как он день и ночь толкует о своих приключениях Рустичелло, который с азартом собирает горячечные излияния Марко. Неизвестно, сумел бы Марко убедить своих недоверчивых сограждан, не говоря уже обо всей Европе, в правдивости своих сказочных похождений, если бы не его сотрудничество с Рустичелло.

Рустичелло, умевший расцветить свои повести любовными похождениями арабской знати и батальными сценами, отлично представлял, чем украсить правдивый рассказ Марко. Однако много повидавший купец предпочитал держаться того, что видел собственными глазами. Но точка зрения Марко, его понятия о мире и месте в нем христианства, расходились с точкой зрения его аудитории. За два десятилетия он пропитался монгольскими обычаями, языком и взглядами и смотрел на мир глазами монголов — жизнелюбивых, диких и благочестивых.