Люсьен Мюссе - Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна

Практические детали торговых контактов, безусловно, более важных, остаются очень слабо изучены. Несмотря на то, что археологи нашли в Скандинавии массу предметов восточного происхождения, и то, что бесконечно ценное свидетельство посланника аббасидского халифа к правителю Волжской Булгарии в 922 г. описывает в чрезвычайно живой манере поведение шведских работорговцев на берегах Каспия, мы лишены всякой возможности узнать, где и каким образом происходил этот обмен. Был ли он прямым или происходил при посредничестве тюркских народов юго-востока России? Арабским авторам, специализирующимся на описании торговых путей, — например, Ибн Хордадбеху в середине IX в. — скандинавы были известны в основном как торговцы мехами. Судя по огромному количеству дирхемов, найденных в Скандинавии, по крайней мере часть которых имеет коммерческое происхождение, эта торговля была выгодна для варягов.

Несмотря на посредственность латинской историографии X в. (греки предлагают меньшее количество информации, но большей ценности — Константин Багрянородный, «Тактика» императора Льва). Венгерскую историографию, начало которой положил в конце XI в. анонимный писец короля Белы следует использовать очень осторожно, так как она переполнена легендами и хронологическими ошибками), имеющиеся в нашем распоряжении документы по поводу венгерских завоеваний обладают некоторой информативностью — это фактически единственные источники, позволяющие более или менее подробно рассмотреть, с западной точки зрения, рейды этого кочевого народа. В значительной мере благодаря именно их сведениям, относящимся к мадьярам, были пересмотрены и реконструированы, например, военные операции гуннов в V веке. Возможно, это и мешает нам полностью осознать то, в чем состояло своеобразие венгров. Политический строй мадьяр до обращения св. Стефана очень плохо известен. В исходной точке можно усмотреть королевство, поделенное в 895 г. между Арпадом и Курсаном, возможно, по примеру хазар. Затем, начиная с 904 г., Арпад правил один. Но его народ оставался разделенным на племена, которых, согласно традиции, было семь, и у каждого из которых имелся dux («вождь»), более или менее выборный, и именно эти вожди назначали верховного правителя из рода Арпада. По-видимому, вплоть до битвы при Лехфельде его власть была более символической, нежели реальной, по крайней мере в области внешней политики. Во внутреннем управлении ему помогали два высших должностных лица, которых Константин Багрянородный называет каркхас и гилас.

Основным институтом, очевидно, была армия, полностью конная. Археология и византийские тактики дают некоторые точные указания о ее вооружении (меч, копье, лук, стрелы с металлическими наконечниками, шлем, щит) и конской экипировке (стремена, защитная одежда из войлока). Всадников сопровождали вьючные лошади и колесницы, под прикрытием которых по ночам расставлялись их палатки. Чтобы облегчить набеги, войска часто разделялись, но поддерживали сообщение при помощи огней и дыма. Для битвы они строились по кланам и племенам; как впоследствии казаки, они воодушевляли себя и пугали противника ужасающими криками. Армия была очень мобильной, но передвигалась в основном по дорогам.

По сравнению с венграми кавалерия германских и итальянских королей явно стояла на более низкой ступени; некоторые из первых столкновений с ними обернулись для Запада настоящей бойней (в 899 г. на Бренте, в 907 г. в Баварии, в 908 г. в Словении). Однако в горах венгры были не в состоянии развернуться, и некоторые из первых побед, одержанных над ними, произошли на альпийском перевале (в 924 г.) или в Апеннинах (в 932 г.). Также обстояло дело и с переправой через водные потоки: известна роль, которую сыграла р. Лех в решающей битве в 955 году. Венгры также были достаточно уязвимы на обратном пути из своих походов, так как транспортировка добычи замедляла их движение. К тому же у христиан всегда оставался главный шанс — возможность вызвать упадок духа, который находил на мадьяр, когда кто-то из их вождей погибал; не обладая несокрушимым упорством викингов, они нередко были склонны к панике и беспорядочному бегству.

Из вышеперечисленного следует, что венгерская армия, будучи в высшей степени пригодной для набегов, почти не была приспособлена к захвату территорий, уже заселенных оседлыми племенами. Фактически, если не считать Альфельда, где они занимались кочевым животноводством, мадьяры ни в малейшей степени не были народом-завоевателем или народом колонизаторов. У них не было никакой политической организации и никакой объединяющей идеи, чтобы навязать ее своим соседям. Сомневаться в том, что их рейды имели в основном негативный эффект, практически не приходится. Той части добычи, которая была привезена в Венгрию, — ее образцы редки в археологических раскопках и бесконечно менее ярки, чем в случае викингов, — не хватило ни для того, чтобы сделать эту страну богатой, ни даже для того, чтобы реанимировать древние торговые пути, которые ее пересекали. С интеллектуальной точки зрения венгры не дали Европе ничего. Единственное положительное последствие, которое можно назвать, — косвенное: венгерская угроза содействовала сближению с латинским Западом некоторых славянских народов, особенно хорватов и чехов; но взамен мадьяры уничтожили самый многообещающий очаг славянского христианства, Великую Моравию.