Алфред Мэхэн - Влияние морской силы на историю 1660-1783

Два года спустя младший Публий Сципион, прославившийся впоследствии как Африканский, принял командование в Испании и взял Картахену соединенной атакой с моря и с суши; после этого он решился на в высшей степени экстраординарный поступок: уничтожил свой флот и перевел матросов в армию. Не довольствуясь для своей армии ролью только сдерживающей (containing){5} силы против Газдрубала, путем заграждения пиренейского прохода, Сципион двинулся в южную Испанию и дал неприятелю жестокое, но нерешительное сражение на Гвадалквивире. Вследствие этого, Газдрубалу удалось уйти от него, и он, поспешив к северу, пересек Пиренеи на крайнем их западе и быстро направился в Италию, где позиция Ганнибала с каждым днем делалась слабее, так как естественное истощение его армии ничем не возмещалось.

Война продолжалась десять лет, когда Газдрубал, потерпев небольшие потери в походе, вошел в Италию с севера. Если бы приведенные им сюда войска соединились с теми, которые были под начальством не имевшего соперника Ганнибала, то это дало бы решительный оборот войне, потому что Рим сам был почти уже истощен; железные звенья, связывавшие с ним его колонии и союзные государства, были напряжены до крайней степени и некоторые были уже разорваны. Но военная позиция двух братьев была также весьма опасна: один стоял на реке Метаурус, другой - в Апулии, в расстоянии двухсот миль от него, каждый лицом к лицу с сильнейшими римскими армиями, которые при этом разделяли их. Это невыгодное положение карфагенян, так же, как и продолжительное замедление прихода Газдрубала, было следствием того господства римлян над морем, которое в течение всей войны ограничивало для карфагенских братьев возможность взаимной поддержки только посредством пути через Галлию. В то самое время, как Газдрубал совершал свой длинный и опасный обход сушей, к противопоставленной ему римской армии приближалось подкрепление в количестве одиннадцати тысяч человек, посланное Сципионом из Испании морем. Между тем посланные от Газдрубала к Ганнибалу, будучи принуждены проходить через столь широкий пояс враждебной страны, попали в руки Клавдия Нерона, командовавшего южной римской армией и таким образом узнавшего об избранном Газдрубалом пути. Нерон справедливо оценил положение и, обманув бдительность Ганнибала, совершил быстрый поход с восемью тысячами лучших своих войск для соединения с силами на севере. Как только это соединение состоялось, обе консульские армии напали на Газдрубала при подавляющем превосходстве в силах и уничтожили его армию. Карфагенский вождь сам пал в сражении, и Ганнибал узнал о несчастии, увидав голову своего брата, брошенную в его лагерь. Говорят, он воскликнул, что Рим будет теперь владыкой мира... И Метаурское сражение, действительно, общепринято считать решением борьбы между двумя государствами.

Военное положение, которое окончательно разрешилось Метаурским сражением и триумфом Рима, может быть резюмировано следующим образом: для ниспровержения господства Рима было необходимо атаковать его в Италии, в сердце его силы, и потрясти крепко связанную конфедерацию, главой которой он был. Для достижения этого карфагенянам нужна была надежная операционная база и соответственная коммуникационная линия. Первая была организована в Испании гением великой фамилии Барка, последней же совсем не удалось обеспечить. Возможны были две коммуникационные линии: одна - прямая, морем, другая - кружная, через Галлию. Первая была блокирована морской силой римлян, вторая постоянно подвергалась опасности и, наконец, была совершенно пересечена вследствие оккупации северной Испании римской армией. Эта оккупация сделалась возможной через обладание римлянами морем, которому карфагеняне никогда не угрожали. Таким образом, по отношению к Ганнибалу и его базе, римляне занимали две центральные позиции,- самый Рим и северную Испанию, - соединенные удобной внутренней коммуникационной линией морем, чем и обеспечивалась постоянно их взаимная поддержка.

Если бы Средиземное море было ровной пустыней, на окраинах которой римляне обладали бы сильными горными цепями Корсики и Сардинии, укрепленными постами Таррагоны, Лилибеума и Мессины, итальянскою береговой линией близ Генуи и союзными крепостями в Марселе и других пунктах; если бы при этом римляне располагали также вооруженной силой, способной пересекать эту пустыню по желанию, а их противник, будучи значительно слабее их в отношении такой силы, вынужден был именно поэтому на большой обходный путь для сосредоточения своих войск, то весь смысл такого военного положения был бы сразу понят, и не было бы слов, достаточно веских для выражения значения и влияния упомянутой силы римлян. Было бы каждому ясно также, что если противник их, несмотря на свою сравнительную слабость, мог бы делать набеги через эту пустыню - сжечь поселения, опустошить несколько миль пограничной ее линии и даже, от времени до времени, перехватывать продовольственные обозы, то во всяком случае это не нарушило бы обеспеченности сообщений неприятеля. Подобные хищнические операции на море предпринимались во все века слабейшею из воюющих сторон, но это никоим образом не оправдывает вывода, несогласного с известными фактами, что будто "нельзя говорить, что Рим или Карфаген имели неоспоримое господство на море", так как "римские флоты иногда посещали берега Африки, а карфагенские флоты, в свою очередь, появлялись у берегов Италии". В рассматриваемом случае флот играл роль силы, господствующей на предполагаемой пустыне, но так как эта сила действовала на стихии, незнакомой большинству писателей, и так как деятели ее с незапамятных времен стояли как бы в стороне, не имея проповедника своего значения и значения профессии своей, то ее огромное, решающее влияние на историю той эры, а вследствие этого и на историю мира, не было принято во внимание. Если предшествующие рассуждения наши основательны, то надо признать, что было бы так же нелогично опустить морскую силу из списка главных факторов в результате исторических событий, как и нелепо настаивать на исключительности ее влияния.