Само собой разумеется, что иного ничего нельзя сказать, кроме того, что вдохновителем, организатором всей этой преступной нашей [c.238] деятельности являлся Троцкий, и задача его разоблачения, всестороннего и окончательного, является основной задачей, кроме той задачи, чтобы найти конкретных преступников, его сообщников здесь у нас в стране.
Граждане судьи, когда вы подойдете к вопросу о наказании для меня, я прошу вас учесть следующее: я уже человек не молодой, - пошел шестой десяток лет, и не все эти годы наполнены у меня преступным содержанием. Меня партия знала как преданного борца, и с винтовкой в руке в партизанских и красногвардейских отрядах, и на фронте советского строительства, на хозяйственном фронте.
Я говорю это не для того, чтобы этой своей работой что-нибудь вымолить себе. Эта работа многократно перекрыта теми отвратительными преступлениями, которые я делал, - но я говорю это вот для чего. Когда я ставлю перед собой вопрос, действительно ли я в конец закоренелый и неисправимый преступник, я отвечаю себе: не может этого быть, нет, и это дает мне право просить снисхождения, просить пощады.
Когда я ставлю перед собой вопрос о том, что совсем еще недавно я проводил большую и честную работу, это также мне дает право просить вас о снисхождении.
И когда стоит вопрос о конце, я об одном прошу вас, граждане судьи: дайте мне возможность, умирая естественной смертью, в те годы, которые мне еще осталось жить, дайте мне возможность любой работой, в любом месте хоть сколько-нибудь загладить те преступления, которые я совершил перед страной, перед рабочим классом.
Правильно вчера говорил государственный обвинитель: страна наша сильна, могуча; своими гнусными преступлениями мы не могли повлиять ни на йоту на победоносный ход революции в нашей стране. И вот в этом свете, на этом фоне, я прошу вас дать мне возможность, сколько у меня хватит сил, хоть сколько-нибудь загладить все свои преступления, искупить свои преступления. Вот почему я прошу оказать мне снисхождение. Вот почему я прошу сохранить мою жизнь.
Последнее слово подсудимого Дробниса
Вчера государственный обвинитель с исчерпывающей полнотой дал оценку всем моим тягчайшим преступлениям. И вот я - рабочий, сапожник, с 15 лет ставший активным революционером, членом партии, прошедший через 6-летний срок царской тюрьмы, переживший 3 расстрела, оказался в качестве тяжкого преступника, изменника своей родине на скамье подсудимых.
Воспитанный и вскормленный своим рабочим классом, я стал против этого класса, как самый злейший враг и предатель его. Я нагромождал одно преступление за другим и расчищал путь Троцкому, который предавал и продавал оптом и в розницу социалистическую страну, рабочий класс, форсируя кровопролитную войну.
Все это произошло потому, что я долгие годы продолжал жить в затхлом, вонючем, смрадном, зловонном троцкистском подпольи. [c.239] Я дышал этим отравленным воздухом, и даже тогда, когда я вот, например, уехал в Среднюю Азию, уклонился от активной деятельности, у меня не хватало достаточно стойкости и воли, чтобы окончательно порвать. По первому зову запасного центра я перебрасываюсь в качестве подкрепления в Западную Сибирь для того, чтобы творить гнусные, омерзительные преступления, не отдавая себе ясного отчета, во имя чего.
Ослепленный, я творил эти мерзости и гнусности на стройке, где я работал. Я видел энтузиазм и преданность рабочих, это меня вовлекало, а темная сила отвлекала.
Арест и тюрьма были тем чистилищем, которое дало мне возможность окончательно вымести, выпотрошить из себя всю эту гнусь. Я это делал со всей решительностью, со всей твердостью и последовательностью.
Государственный обвинитель вчера справедливо выражал сомнение. Я прошу мне верить, что я очистился и вымел из всех закоулков своего сознания этот гнилой смрадный троцкизм, я беспощадно с ним расправился. Следственные власти могут подтвердить, что я иногда поторапливал в этом отношении, не давая себе передышки для того, чтобы окончательно, бесповоротно и в конец с этим разделаться.
Мне 46 лет. Незадолго до моего ареста исполнилось 30 лет моего пребывания в рядах партии. Я стал отверженным, проклятым сыном трудящихся масс. Суд вынесет мне приговор. Как бы суров он ни был, я его приму, как должное и заслуженное. Но если, граждане судьи, у вас найдется хоть малейшая возможность дать мне умереть не позорной смертью, а пройдя все тяжкие испытания, вернуть меня в ряды того класса, из которого я вышел, - я буду почитать для себя великой и священной обязанностью оправдать полностью и целиком этот дар трудового народа и служить ему до самой своей кончины.
Читать дальше