Павел Мельников-Печерский - На горах (Книга 1, часть 2)

Тут я бежать надумал. Сговорился с двумя астраханцами тайком выйти на Русь, молвил о том и Мокею Данилычу, он побоялся. И хорошо сделал на ту пору пятидесяти верст мы не отъехали на краденых ханских лошадях, как нас поймали. Хан распорядился живо - одного астраханца велел повесить, другому нос и уши окорнать, а меня помиловал, дай бог ему здоровья, портить человека рослого не захотел, а выше меня у него никого не было.

Дали мне двести плетей да к виселице ухом пригвоздили - вот поглядите, ухо-то у меня поротое. Потом ничего, опять хан держал меня в милости, опять мне стало вольготно, да тоской уж я вовсе измучился - так вот и тянет на родину... Опять бежать решился - пущай, думаю, меня повесят, лучше смерть принять, чем с тоски погибать. Подговорил товарища из уральских казаков, летом прошлого года было это дело,- в ту пору хан на кочевке был, верстах во ста от города. Украли мы у него четырех аргамаков что ни на есть лучших из-под его седла. Вынес бог, слава те господи!..

А ехали только по ночам, днем в камышах залегали, лошадей стреножили да наземь валили их, чтоб хивинцы аль киргизы нас не заприметили. Как собирались бежать, опять уговаривал я Мокея Данилыча и опять не согласился он на побег, а только мне и тому уральскому казаку слезно плачучи наказывал: "Ежели, говорит, вынесет вас бог, повестите, говорит, братцы моего родимого Марка Данилыча, господина Смолокурова, а ежели в живых его не стало, племянников моих аль племянниц отыщите. Попросите их Христом богом - поболели бы сердцем по горьком, несчастном житье моем. Хан в деньгах теперь нуждается, казна у него пустехонька. Сот пять тиллэ, тысячу, значит, целковых, радехонек будет взять за меня".

- А дело надо делать,- прибавил Хлябин,- через оренбургского купца Махмета Субханкулова. Каждый год он ездит в Хиву торговать. С ханом в большой дружбе, иной раз по целым ночам с глазу на глаз они куликают. Вишневой наливкой всего больше хану он угождает. Много привозит ее, а денег не берет, а хан-от до вишневки больно охоч. Оттого и уважает Субханкулова. Немало русского полону тот татарин выкупил, ходок на это дело. Только и ему надо сот пять рублев за труды дать.

* * *

Кончил Хлябин, а Марко Данилыч все сидит, склонивши голову... Жалко ему брата, но жалко и денег на выкуп... Так и сверкает у него мысль: "А как воротится да половину достатков потребует? Дунюшка при чем тогда?.. Да врет Корней, врет и этот проходимец, думает за сказки сорвать с меня что-нибудь. Народ теплый. Надобно, однако, чтобы ни он, ни Корней никому ни гу-гу, по народу бы не разнеслось. Дарья Сергевна пуще всего не проведала бы... Обоих и Корнея и выходца - надобно сбыть куда-нибудь... А жаль Мокеюшку!.. Шутка ли, двадцать с лишком годов в басурманской неволе? Сколько страху, сколько маяты принял сердечный!.. Да врет проходимец... Не может быть того".

А долговязый Хлябин все стоит да стоит, все ждет ответа на свои речи.

- Рассказал ты, братец, что размазал,- молвил, наконец, ему Марко Данилыч.- Послушать тебя, так и сказок не надо... Знатный бахарь! (Бахарь краснобай, а также сказочник.). Надо чести приписать! А скажи-ка ты мне по чистой правде да по совести - сам ты эти небылицы в лицах выдумал али слышал от какого-нибудь бахвала?

- Истинную правду вам сказываю, вот как перед самим Христом,- вскликнул Терентий и перекрестился.- Опричь меня, других выходцев из хивинского полона довольно есть - кого хотите спросите; все они знают Мокея Данилыча, потому что человек он на виду - у хана живет.

- Знаю я вас, хивинских полонянников,- молвил, нахмурясь, Марко Данилыч.Иной гулемыга (Гулемыга - праздный гуляка, шатун.), бежит от господ аль от некрутчины, да, нашатавшись досыта, и скажется хивинским выходцем. Выгодно барский, так волю дадут, а от солдатчины во всяком разе ушел... Ты господский, говоришь?

- Был господским,- отвечал Хлябин.

- Я наперед это знал,- молвил Смолокуров.- И чего ты не наплел! И у самого-то царя в доме жил, и жены-то царские в ситцевых платьишках ходят, и стряпка-то царем ворочает, а министров-то скалкой по лбу колотит! Ну, кто поверит тебе? Хоша хивинский царь и басурманин, а все же таки царь,- стать ли ему из-за пирогов со стряпкой дружбу водить. Да и как бы она посмела министров скалкой колотить? Ври, братец, на здоровье, да не завирайся. Нехорошо, любезный!

- Не верите мне, так у Корнея Евстигнеича спросите,- сказал на то Хлябин.Не я один про Мокея Данилыча ему рассказывал, и тот казак, с коим мы из полону вышли, то же ему говорил. Да, опричь казака есть и другие выходцы в Астрахани, и они то же самое скажут. А когда вышли мы на Русь, заявляли о себе станичному атаману. Билеты нам выдал. Извольте посмотреть,- прибавил Хлябин, вынимая бумагу из-за пазухи.