Павел Мельников-Печерский - На горах (Книга 2, часть 3)

Не разберешь. Заводил я об этом разговоры с самим Максимом, христом закавказских божьих людей и верховным их пророком, но он отмалчивался. Между араратскими много ходит рассказов про чудеса иерусалимского старца, даже про чудеса царя Максима. За тайну скажу тебе, Николаюшка: этих чудес сам я не видал и крепко в них сомневаюсь. Мертвых будто бы воскрешали они, а те, слышь, только прикидывались мертвыми, на небеса возносились и с крыши падали; кто поумнее, ждал облака, чтоб ехать на нем в горние селения, но облако не приходило, и чудотворец возвещал, что в среде пришедших видеть вознесение его есть грешники, оттого не было и чуда.

- Стало быть, это все одни сказки, - немного помолчав, сказал Николай Александрыч. - Так я и думал.

- Такие же, как сказанья про "верховного гостя", про стародубского Христа Тимофеича, про мученицу Настасью Карловну, - едва заметно улыбнувшись, ответил Денисов. - Людям "малого ведения" это нужно - сказанья о чудесном их веру укрепляют.

- Да, это так, - подумавши немножко, сказал Николай Александрыч. - А какие ж новые правила вводит Максим? Из твоих писем трудно понять, что это за правила...

- Да хоть бы новые языки... Говорил я тебе про них, - сказал Егор Сергеич. - Приходят в восторг неописанный, чувствуют наитие и пророчествуют. И когда говоришь новыми языки, такое бывает в душе восхищение, что его ни с чем и сравнить нельзя. На небесах тогда себя чувствуешь, в невозмутимом блаженстве, все земное забываешь. На себе испытал и могу поистине о том свидетельствовать.

- А еще какие правила даны Максимом? - спросил Николай Александрыч.

- Полное повиновение ему и посланникам его, - отвечал Егор Сергеич. - Не такое, как в ваших кораблях, а совершенное уничтожение воли, открытие пророку даже самых тайных помышлений. И нам, посланникам его, то же он завещал. Вот каково повиновение у араратских. Один раз на раденьях, - сам я тут был, указав на ближайшего к себе пророка, Максим сказал: "Смерть ему!", божьи люди всем кораблем ринулись на пророка и непременно бы растерзали его на клочки, если бы верховный пророк не остановил их. Еще: в прегрешениях он не обличает на раденьях, а тайно исповедует, как церковные попы, и в знак разрешения, подражая иерусалимскому старцу, раздает лоскутки от белых своих риз и потом возлагает грехи и неправды божьих людей на быка, и его с проклятиями изгоняют в пустыню (Моисею (Левит, XVI-10-21, 22) повелено было возлагать грехи людей на козла отпущения, араратские же прыгунки возлагают их на быка, хворого либо не годного для хозяйства. Этот обычай начался в сороковых годах. Мясом изгнанного быка пользуются курды, а иногда и армяне. ).

- А что ж это за духовные жены у араратских? - спросил Николай Александрыч.

- Тоже Максим завел. Теперь у него две жены, а у иных и по три и больше есть, - нисколько не смущаясь, отвечал Егор Сергеич. - Говорят там: "Мы люди божьи, водимые духом, мы - новый Израиль, а у Израиля было две жены, родные между собой сестры, и, кроме того, две рабыни, и ото всех четырех произошли равно благословенные племена израильские".

- Знаю, - слегка улыбнувшись, сказал Николай Александрыч.

- Зачем улыбка? - грозно вскликнул Денисов, - Уничижаешь меня в сердце, как Мельхола, дочь царя Саула, уничижила своего мужа Давыда? Не глумись над данным свыше. Иначе участь Мельхолы тебя постигнет. Участь плачевная - до смерти Мельхола детей не имела, а это у ветхозаветных считалось господним проклятьем. Ныне время иное... Храни же себя, да не постигнет тебя больший гнев, чем жену Давыдову, - да не будет твое имя изглажено в книге животной. Мельхола посмеялась пляске Давыда, святому, значит, раденью, - а ты смеешься над законом. Недалеко то время, когда этот закон будет общим. Смотри, не пострадать бы тебе.

Не отвечал Николай Александрыч. В глубокую думу он погрузился, но противоречить не смел, хотя внутренно и сознавал, что слова Денисова были богохульны и безнравственны.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Незадолго до обеда Егор Сергеич вошел в столовую. Все Луповицкие были уж там и обратились к нему, как к милому и дорогому человеку. Наперерыв друг перед другом каждый ласкал и ублажал его. Кто усаживает на диван, кто подкладывает за спину подушку, кто подставляет под ноги скамеечку, а он, принимая такие знаки внимания как нечто должное высокой своей особе, с высокомерием на всех поглядывает и не говорит ни слова. Холодно принимает ласки, держит себя скромно, но величав, как власть имеющий, на приветствия ни словом, ни взглядом не отвечает, будто показывая, что окружающие не стоят его внимания.