Битва сравнена с молотьбой, где головы — снопы, по ним бьют мечами, как цепами, на току жизнь кладут и веют не полову от зерна, а душу от тела. Не добром засеяны кровавые берега, а костями.
Всеславъ-князь людемъ судяше,
княземь грады рядяше, 7 – 5 1 2, II?
а самъ въ ночь вълкомь рыскаше:
изъ Кiева дорискаше до куръ Тьмутороканя, 7 6 3 3 2, III?
великому Хърсови вълкомь путь прерыскаше. 1 3 3 32, IV
Жалобы и обиды обычно разбирались судьями. Всеслав же правил суд сам, что очень нравилось простым людям. Между князьями он распределял города. Это днём, а по ночам он рыскал волком, и так быстро, что до крика петухов мог попасть из Киева в Тьмутаракань.
Хорс — видимо, бог солнца.
Тому въ Полотскѣ позвониша заутренюю рано
у святыя Софеи въ колоколы, (5 10 3 4 5, С?)
а онъ въ Кыевѣ звонъ слыша. (2 2 2 2 -, IV) 7 12 5 6 5, С?
Всеслав выстроил в Полоцке церковь Софии. И вот в то время, когда ему возносили там хвалу, он уже сидел в темнице.
Аще и вѣща душа въ друзѣ тѣлѣ,
нь часто бѣды страдаше. 6 1 7 2 2, III?
«Хотя и мудрым бывает иной человек, но часто от бед страдает». Как раз умным людям обычно и выпадает больше всего горестей.
Тъму вѣщеи Боянь и пьрвое припѣвку, смысленый, рече:
«Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду
суда божия не минути!» 5 5 8 138, С
«Ни колдуну, ни умелому, ни даже птице от божьего суда не скрыться, смерти не миновать». Так надо бросить распри и прожить достойно!
О, стонати Руской земли,
помянувше пьрвую годину
и пьрвыхъ князей! 3 5 3 5 5, Д
Того стараго Владимера
нельзѣ бѣ пригвоздити
къ горамъ Кiевскимъ. 5 5 5 5 -, IV
Неясно, имеется ли в виду Владимир Красное Солнышко или Владимир Мономах. Но любого из них «нельзя было пригвоздить» к Киеву — оба часто ходили на врагов Руси. Или допустимо иное толкование: жаль, что Владимира нельзя было на веки вечные оставить в столице, при нём страна сохранила бы прежнее единство.
Сего бо нынѣ сташа стязи Рюриковы,
а друзии — Давидовы,
нъ розно ся имъ хоботы пашуть;
копiя поють на Дунае! 10 10 3 10 5, IV?
Теперь начнётся последняя часть поэмы, открывающаяся молением Ярославны. Слова зегзицею незнаемьпонимали как «безвестной кукушкой»: эта птица живёт одна, а княгиня осталась без Игоря. Однако потом распространилось другое мнение: зегзица — чайка, она из-за своих жалобных криков считалась символом печали.
Ярославнынъ гласъ ся слышить,
зегзицею незнаемь рано кычеть:
«Полечю, — рече, — зегзицею по Дунаеви, 7 4 117 4, С
омочю рукавъ бебрянъ въ рѣцѣ Каялѣ, 42 4 - 2, III
утру князю кровавыя его раны
на жестокомъ его тѣлѣ». 5 5 52 3, IV
Действительно, чайка здесь подходит больше: речь идет о реках, а кукушка живёт в лесу. Летя над водой, чайка задевает её концами крыльев — а княгиня собирается омочить рукав. Бебрянь — шёлковый (когда-то думали, что бобровый). Жестокое(в поэме жестоцее) тело толковали как могучее, но передумали — горячее, воспалённое.
Ярославна хочет полететь сначала на Дунай, чтобы обрести там отцовскую поддержку. Отереть же раны мужа она должна водой Каялы, потому что в этой реке утонуло много русичей, и вода в ней мёртвая. Вспомним, в сказках раны затягиваются именно от мёртвой воды, а живая Игорю не нужна, он не убит.
Ярославна рано плачеть
въ Путивлѣ на забралѣ, аркучи: 92 3 2 2, II
«О, вѣтрѣ, Вѣтрило! - 2 31 -, II
Чему, господине, насильно вѣеши? 1 3 43 1, С
Чему мычеши хиновьскыя стрѣлки
на своею нетрудною крилцю
на моея лады воѣ? 5 5 7 7 5, Д
Мало ли ти бяшеть
горь подъ облакы вѣяти,
лелѣючи корабли на синѣ морѣ? 6 6 6 7 1, IV?
Чему, господине, мое веселiе
по ковылiю развѣя?» 2 5 7 2 2, III?
Стоя на высокой стрельнице путивльского кремля (укреплённой части города), княгиня обращается к языческому божеству по имени Ветрило, к ветру: зачем он веет навстречу русским воинам и на своих лёгких крыльях несёт вражеские стрелы? Пусть бы он летал горе(в тексте — горь) — под облаками.
Читать дальше