Михаил Мельтюхов: Упущенный шанс Сталина

Великий знаток человеческой души Оноре де Бальзак утверждал, что "существуют две истории: история официальная, которую преподают в школе, и история секретная, в которой скрыты истинные причины событий". Это своего рода аксиома может быть применена практически к любому периоду человеческой истории. Не является исключением и Вторая мировая война, которая за прошедшие десятилетия, казалось бы, изучена вдоль и поперек. Однако, как только речь заходит о расчетах и намерениях власть предержащих, на всякую официальную историографию нападет какое-то странное затмение и обычно воспроизводится набор общих традиционно пропагандистских фраз. Не стала исключением и советская историография, в рамках которой возможность появления неофициальных взглядов на историю нашей страны в ХХ веке была полностью исключена. В результате в советской исторической литературе сложилась традиция трогательного доверия к любым официальным документам и заявлениям властей. В литературе были несчетное число раз повторены пропагандистские штампы, ставшие в общественном сознании непререкаемой истиной, и под это предвзятое мнение, как правило, подгонялось всякое новое знание.

Даже сейчас, когда, казалось бы, есть возможность более спокойно и непредвзято взглянуть на историю событий кануна и начала Второй мировой войны, инерция привычных штампов продолжает действовать. Так, публикуя наконец-то рассекреченные документы, которые опровергают устоявшуюся официальную версию событий, авторы этих публикаций рассматривают эти документы как подтверждающие ее! Таков гипноз предвзятого мнения. Однако непредвзятое рассмотрение рассекреченных и частью опубликованных документов по советской истории 1939-1941 гг. показывает, что официальная версия этих событий нуждается в коренной модернизации на основе приведения ее тезисов в соответствие с имеющимися ныне в распоряжении историков документами. Эта сама по себе непростая задача еще больше затрудняется из-за того, что представители официальной историографии продолжают доказывать, что лишь их традиционная концепция является истиной в последней инстанции, а вполне обычному в любой науке процессу уточнения знаний на основе новых фактов придается некое неестественное значение посягательства на устои.

Так, М.А. Гареев, несмотря на то, что он сам впервые опубликовал сведения о том, что еще в марте 1941 г. советское военно-политическое руководство определило ориентировочный срок начала войны - 12 июня, утверждает, что "в 1941 г. Советский Союз ни о какой превентивной войне против Германии не помышлял и не мог помышлять"11 . И это при том, что все очевидцы событий в один голос утверждают, что в Москве считали войну с Германией неизбежной, об этом же свидетельствуют все доступные документы того периода. Поэтому в Москве не только могли, но и обязаны были "помышлять" о том, как создать наиболее благоприятные условия вступления в войну с Германией. В противном случае следует сделать вывод, что все советское руководство состояло из полных идиотов, которые не могли понять очевидные вещи и действовать в соответствии со своими интересами. Понятно, что подобное предположение совершенно не соответствует тому, что мы знаем о хозяевах Кремля и об их действиях в 1930-1940-е годы.

По свидетельству В.М. Молотова, который был в то время вторым человеком в советском руководстве после И.В. Сталина, подготовка к неизбежной войне с Германией, конечно же, велась. "Иначе зачем нам еще в мае месяце надо было из глубины страны перебрасывать в западные приграничные военные округа в общей сложности семь армий? Это же силища великая! Зачем проводить тайную мобилизацию восьмисот тысяч призывников и придвигать их к границам в составе резервных дивизий военных округов?" При этом сам Молотов признает, что срока германского нападения "точно не знали", но войска уже сосредотачивали. Естественно, возникает вопрос, что будет после того, как Красная Армия развернется на западных границах СССР, при том, что не ясно, нападет ли Германия в 1941 г. вообще? "Время упустили, - делает вывод Молотов. - Опередил нас Гитлер!" (выделено мной. М.М.)12 В чем, спрашивается, опередил?

Определенный ответ на этот вопрос содержится в ныне доступных архивных документах идеологической и пропагандистской подготовки СССР к войне, которые свидетельствуют вовсе не об оборонительных намерениях советского руководства. Сторонники традиционной версии так и не смогли опровергнуть эти материалы, но был найден новый аргумент, чтобы не признавать очевидного. Так, Д.А. Волкогонов и А.С. Орлов утверждают, что "никому не известно о каком-либо документе, плане, которые бы подтверждали замысел Сталина совершить нападение на Германию в определенный момент"13 . Им вторит В.Э. Молодяков, который признает, что "утвержденных идеологических документов много", но полагает, что "по-прежнему не найдено ни одного официально утвержденного плана (или хотя бы относящегося к нему документа), предусматривающего начало боевых действий советской стороной против Германии или ее союзников"14 .