Осанистые кувшины и жеманные кофейники со вздернутым носиком, подбоченясь, красовались в углу на горке. Цветные склянки вытягивали утиные шейки свои друг перед другом; высокие бокалы, как журавли, стояли на одной ноге, и несколько старовечных чайников с длинными носами точно рассказывали что-то друг другу на ухо. Во всем виден был домовитый порядок, пленительная чистота и какое-то приветливое гостеприимство. Самые блюда будто сверкали радушною улыбкою.
К удивлению, однако же, они не видели никого в этом приюте, словно духи приготовили ужин для голодных странников, которые с каким-то благоговением разглядывали все безделицы и поглядывали на яствы. Только у дверей на гладком кирпичном полу, свернувшись, лежала собака, но она не лаяла, не шевелилась.
- Экая благодатная землица, - сказал один матрос, - и собаке-то ночью службы нет!
- Она, брат, неспроста не лает, - робко молвил другой, указывая на зажженное ромом блюдо плумпудинга, - здесь все заколдовано.
- От часу не легче, - вскричал урядник, отворив двери в соседнюю комнату и увидев на постели женщину со связанными руками и платком во рту. - Что бы это значило?
- Видно, говорлива была, - сказал другой. - Ведь хитрый же народ эти голландцы: умудрились пеленать баб, когда им нечего делать. Да этакую заведенцию и нам бы перенять не худо, а то как они разболтаются, хоть святых вон понеси!
- Да вот и мужчина! - вскричал третий, запнувшись за чье-то туловище. В самом деле, толстый мельник, что можно было угадать по напудренному его платью, закрыв от страха глаза, лежал связанный на полу... Шум в следующей комнате прервал их рассуждение о странных обычаях в Голландии. Казалось, кто-то говорил повелительно, другие голоса, напротив, жалобно упрашивали. Дверь была заперта.
- Отворите! - вскричал Белозор по-французски, внемля стуку и крику за дверью. - Отворите! - повторил он, потрясая задвижками. - Или я выломлю двери.
- Quel drole de corps s'avise d'y faire Fimportant? Кто смеет там важничать? - отвечали ему многие голоса на том же языке.
- Отворите и узнаете!
- Va te faire pendre (убирайся на виселицу), - было ответом, - nous sommes ici de par l'empereur Napoleon (мы здесь по приказу Наполеона).
- Если б вы были здесь по приказу самого сатаны, и тогда отворите, или я раскрою не только дверь, но и чере-пы ваши!
Громкий смех, перемешанный с выразительными клятвами французских солдат, вывел его из терпения; удар ноги высадил двери с петель; они, треща, упали в средину; неожиданное зрелище представилось глазам его.
Четверо французских мародеров, полупьяные, полу-оборванпые, заняты были грабежом; один, держа свой тесак над головой старика, сидящего в креслах, шарил у него в карманах; другой грозил карабином на прелестную девушку, которая на коленях умоляла о пощаде отца; третий осушал бутылку с накрытого для ужина Стола, прибирая в карманы ложки, между тем как четвертый ломал штыком замок железом окованного сундука, который противился его усилиям.
- Ilalte la, coquins! [Стойте, негодяи! (фр.)] - произнес Белозор, и вышибленный из рук француза карабин грянулся на пол; вместе с этим он дал такого пинка другому, который грозил старику, что тот полетел в угол. Два камня засвистели еще, и один из них угодил прямо в бок ломающему сундук; он заохал и выронил штык из рук своих.
- Sauve qui peut, nous sommes cerne (спасайся кто может, мы окружены)! - вскричали испуганные мародеры и опрометью кинулись в растворенное окошко; все это было делом одной минуты.
Старик голландец, одетый в китайский халат, с изумлением поворачивался на креслах то вправо, то влево, и на полном, как месяц, лице его, увенчанном бумажным колпаком, очень ясно видно было, как пробегали облака сомнения: к какому роду причислить своих избавителей? Полдюжины полуодетых, или, лучше сказать, полураздетых, людей, с небритыми бородами и бог весть какого племени, заставляли его думать, что он переменил только грабителей, не избегнув грабежа. Восклицания: "genadiste Good [Милосердный бог (голл.)], два аршина с четвертью!" и потом аа, которое переходило в оо и кончилось на ээ - двугласных, составляющих основу голландского языка и нрава, доказывали, что ни ум, ни сердце его не на месте. Зато милая дочка его была гораздо признательнее и доверчивее; неожиданный переход от страха к радости так поразил ее, что она чуть не кинулась на шею к Белозору и, схватив его за руку, в несвязпых восклицаниях благодарила за избавление. Он раскланивался, она приседала, оба краснели, не зная сами отчего; старик поглядывал на ту и на другого.
Читать дальше