Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

На его место назначен А. Н. Голицын (по существу он министр с 1817 по 1824 гг.) Еще при Разумовском начала нарушаться определяющая роль Министерства Просвещения в области контроля за печатью. В 1811 г. при Министерстве Полиции создана особая канцелярия министра — «цензурная ревизия». Она контролирует типографии, книжные лавки, следит за содержанием театральных афиш, объявлений, а главное — ей поручено наблюдать, чтобы не обращалось книг, которые « хотя и были пропущены цензурою, но давали бы повод к превратным толкованиям, общему порядку и спокойствию противным» . Если министр полиции обнаруживал такие книги, то должен был снестись с министром просвещения или же представить подобные сочинения на высочайшее рассмотрение (116) Таким образом, полиция получала право контроля не только над авторами и сочинениями, но и над чиновниками ведомства просвещения, их разрешившими. Но этим дело не ограничивалось. Дозволение открывать типографии, как и прежде, давало министерство просвещения, но, в отличие от прошлого, не иначе как с согласия министерства полиции, выданного им свидетельства о благонадежности (116). Министр полиции А. Д. Балашов сразу же после создания министерства обратился к министру просвещения Разумовскому с просьбой (требованием) приказать цензурным комитетам доставлять ему сведения о дозволенных ими книгах. Он решил взять цензуру полностью в свои руки, превратив особую канцелярию «цензурная ревизия» в главное цензурное учреждение, куда поступают все книги. Комитет министров одобрил замысел, поручил Балашову подготовить проект для высочайшего утверждения. Разумовский, не присутствовавший на заседании Комитета министров, опротестовал проект, предлагая ревизовать полицией не все сочинения, а только вызывающие сомнения, «если дойдет до сведения». Возражения Разумовского не были приняты во внимание, о них сообщили царю только через три месяца (117). Вероятно, это тоже являлось одной из причин, побудивших Разумовского подать в отставку.

Полиция всё более вмешивалась в дела цензуры, часто совершенно некомпетентно (118-22). Споры вокруг издания «Духа журналов» (см. о нем ниже). Журнал перестал выходить не без давления полиции. Ее вмешательство привело и к запрещению «Российского Жиль Блаза» Нарежного. Роман был дозволен петербургской цензурой с исключением отдельных мест. Но министерство полиции предложило запретить «Жиль Блаза» целиком, с чем Разумовский сразу же согласился (121). Видимо, ощущая зыбкость своей позиции, он выпустил специальный циркуляр, подробно мотивируя принятое им решение. Разумовский признавал, что роман не противоречит конкретным параграфам цензурного устава, но считал, что «Жиль Блаз» относится к тем произведениям, которые «вообще по цели своей, двусмысленными выражениями и ложными правилами, могут быть почитаемыми противными нравственности». Какими бы ни были литературные достоинства таких романов, «они только тогда могут являться в печати, когда имеют истинно нравственную цель» (122-3). Такие рассуждения явно противоречили цензурному уставу, который требовал двусмысленные места толковать в пользу автора, но это Разумовского не смущало.

Подобные факты свидетельствовали, что министерство полиции в делах цензуры становилось всё влиятельнее, всё более подчиняло себе министерство просвещения. Литература же стала зависеть от двух ведомств, оказалась под двойным давлением. Второе из них, полицейское, было особенно неприятное, но и первое, министерства просвещения, литературе не слишком благоволило.

Судьба сыграла злую шутку с одним из будущих наиболее рьяных гонителей просвещения, Д. П. Руничем. Его религиозно — аскетическая брошюра «Дружеский совет всем тем, до кого сие касаться может» подверглась цензурным преследованиям. Основная идея брошюры весьма незамысловатая: не думай, что твои добрые дела спасут тебя от ада; спасти может только заслуга Иисуса Христа, пострадавшего за человечество. Ясно, что никаким вольнодумством здесь и не пахло. Но полицейскому надзору брошюра показалась подозрительной. 14 марта 1814 г. к попечителю московского учебного округа П. И. Голенищеву-Кутузову явился частный пристав Иванов со словесным приказанием обер-полицеймейстера Ивашкина: взять из университетской типографии все экземпляры брошюры Рунича и к нему доставить. Через два дня полиция опечатала 81 экземпляр брошюры в университетской и сколько-то в других типографиях. Попечитель доложил о таком произволе полиции министру просвещения и, ссылаясь на цензурный устав, просил оградить его в будущем от подобных действий. Разумовский подал царю доклад. Тот разрешил продавать брошюру Рунича, но от внушения полиции воздержался (117-18).