Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

Все приведенные рассуждения собеседника — развернутая полемика с Указом о вольных типографий, которому противопоставлено подлинно свободное книгопечатанье. Прощаясь с путешественником, собеседник дает ему небольшую тетрадку, „Краткое повествование о происхождении ценсуры“. В ней обзор цензуры по всем странам. Везде дело идет к ее уничтожению. Резко о цензуре в революционной Франции, где все твердят о вольности, хотя необузданность и безначалие „дошли до края возможного“. О том, что „ценсура во Франции не уничтожена“. О народном собрании, которое отдало под суд сочинителя, за то, что дерзнул против него писать: „Лафает был исполнителем сего приговора. О Франция! ты еще хождаешь близь Бастильских пропастей“. Видимо, строки о Франции относятся к добавкам, сделанным после утверждения цензурой „Путешествия…“, с учетом революционных событий и как раз в них ничего крамольного нет. И концовка: „В России… Что в России с ценсурою происходило, узнаете в другое время“.

Во время следствия на главу „Торжок“ обратили большое внимание. Радищеву задавали о ней ряд вопросов. Он, как и в других случаях, кается. На вопрос, почему хочет уничтожить цензуру? отвечает: «Признаю свое заблуждение. Я так думал, что без нее можно обойтись, но теперь вижу из собственного моего опыта, что она полезна потому более, что если она будет существовать, так как законодательница (Екатерина — ПР ) учредить изволила, то подлинно она спасет многих подобно мне заблужденно мыслящих людей от таковой погибели, в которую я себя ввергнул истинно от слабого своего рассудка» (59). Т. е. цензура, запрещая, предохраняет от правительственной расправы. Не очень-то сильный довод в ее пользу.

История с трагедией Княжнина «Вадим», написанной в 1789 г. (автора от участи Радищева, возможно, спасла смерть). Содержание трагедии не столь уж радикально: Рюрик, избранный народом, стал самодержавным властителем. Новгородский посадник Вадим, возвратившийся из похода, — сторонник прежних вольностей; он хочет возмутить народ, восстать против Рюрика, обещая руку дочери, Рамиды, тому, кто ему поможет. Она же любит Рюрика, ожидает возвращения отца, чтобы получить разрешение на брак. Имеются еще претенденты на ее руку. Один из них проговаривается Рюрику о заговоре. Вадим упрекает дочь в любви к тирану; та его защищает, говоря об его добродетели, мудрости. Рюрик ревнует ее к соперникам, но после объяснения возлюбленные примиряются. Узнав о заговоре, Рюрик полон великодушия, не хочет знать даже имен заговорщиков. Бой сторонников Рюрика и Вадима. Последние побеждены. Вадим среди пленных. Он обвиняет Рюрика в похищении вольности. Рюрик в ответ снимает с головы венец, отдавая себя на суд народа, но народ просит его остаться у власти. Вадиму возвращают оружие. Рюрик просит у него руки дочери. Вадим в отчаянии: если Рамида продолжает любить Рюрика, он не считает ее более дочерью. Рамида закалывается, чтоб доказать, что она достойная дочь. Вадим тоже. Рюрик клянется быть достойным царского венца.

Трагедия Княжнина — подражание французской трагедии («Цинна» Корнеля). В ней нет ничего оппозиционного, радикального, хотя отдельные стихи звучат довольно смело. Княжнин предлагает трагедию к постановке, она принята, роли расписаны. Неожиданно Княжнин пугается и берет трагедию назад. А 14 января 1791 г. умирает. Его вдова обратилась к кн. Дашковой с просьбой напечатать «Вадима» при Академии Наук в пользу детей автора. Та дала трагедию на отзыв, который оказался благожелательным. Дашкова распорядилась напечатать трагедию на выгодных для вдовы условиях. «Вадим» был напечатан в № 39 «Российского Феатра». И вдруг поступил донос (от графа И. И. Салтыкова, считавшегося неспособным прочесть хотя бы одну книгу; донос явно был кем-то инспирирован). Донос попал к всесильному временщику Платону Зубову, которого уверили, что трагедия вредна, « особенно в такое время» (61). В начале 1792 г. последовал Указ Сената: книгу, «яко наполненную дерзкими и зловредными против законной самодержавной власти выражениями, а потому в обществе Российской империи нетерпимую — сжечь в здешнем столичном городе публично» (61-2). Приказано отобрать книгу, с угрозами за неисполнение. Размолвка по этому поводу между Екатериной и Дашковой. Последняя защищала «Вадима», держалась с большим достоинством, твердо намеревалась уйти в отставку. Екатерина сравнивала Княжнина с Радищевым, считая, что трагедия «должна быть сожжена рукой палача» (62). Ссора длилась недолго. Вроде бы Екатерина отчасти согласилась с Дашковой. Но все же «Вадим» был сожжен. Досталось попутно и «Филомеле» Крылова: она напечатана в журнале следом за «Вадимом» и в ней оказались сожжены первые 13 страниц (а в предшествующем материале — последние страницы).