Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты

Сверре рассказал Чемоданову, что контакты с жителями прибрежных селений не получились, они запуганы массовыми арестами и казнями. Поэтому ходить в соседние поселки и хуторки смысла не было.

В обязанности Чемоданова и Чаулина входило наблюдение за морем и небом, за плаванием кораблей и судов, за полетами самолетов.

В задании особо оговаривалось, чтобы на связь выходили только при острой необходимости, когда обнаружат конвой или отряд боевых кораблей, либо при иных чрезвычайных обстоятельствах. Слушать их будут беспрерывно. Задания командования пойдут только по расписанию, поэтому радиограммы из базы предписывалось слушать в назначенное время. Если радист из Полярного не отстучит своих позывных — не волноваться, помнить, что им сидеть полагается как можно тише.

Потом все спустились к самому урезу воды, где горкой лежал весь их полугодичный запас, а имущество уходящих перенесли в лодку. Чемоданов и Чаулин распрощались со своими друзьями по отряду Степаном Мотовилиным и Виктором Нечаевым, перекинувшими их на берег. Шлюпки пошли к подлодке. Оставшиеся долго махали им вслед. Вспомнилось, как они с переправщиками и старшим лейтенантом Соколовым в губе Оленьей, подальше от лишних глаз, перегрузили все свое имущество с бота на подлодку и пришли сюда, чтобы принять вахту. Взгрустнулось. У Чаулина даже голос надломленно засипел.

Но долго горевать не пришлось. Впереди дел было невпроворот: поднять на себе от моря в гору весь груз, рассортировать его, разложить по таким укромным закуткам, чтобы в каждом находилось все необходимое, надежно упрятать от воды, от зверья, а особенно от чужого глаза.

Хлопот по обустройству ожидалось поменьше, их предшественники за полгода место обжили, кое-какое хозяйство оставили. Особенно ценной была железная печка, небольшой запас дровишек да шалаш из плащ-палаток и прутьев.

Два дня ушло на все эти хлопоты.

Потом заступили на дежурство. Обзор был отменный, время светлое, весеннее, все чаще светит солнце, на десятки миль никто незамеченным не проскользнет.

Командир группы Чемоданов годился радисту чуть ли не в отцы: Алексею исполнилось тридцать четыре года, а Саше Чаулину, недавно закончившему Соловецкую школу юнг, только, восемнадцать.

По привычке, которая сложилась еще в отряде, в Полярном, Саша обращался к командиру на «вы». Чемоданов старался как-то сгладить должностную разницу, просил Чаулина называть его просто по имени. Но Саша не мог фамильярно относиться к командиру, заложенное в семье почтение к старшим за два года флотской службы подкрепилось уважительным отношением к командирам. Единственно, чего смог добиться Чемоданов, — заставить Чаулина обращаться к нему безличным «командир», без слов «вы» и «товарищ». Сам он называл Чаулина по-отечески Сашей.

Хотя и близок Нордкин и нередко еще задували с полюса, от леденящей Арктики холодные ветры со снегом, солнце с каждым днем поднималось выше и выше, грело жарче. Снега таяли все быстрее. Сначала обнажились каменные гряды, за ними вылезли из-под снега южные скаты. И вот уже зазеленели полянки, среди мшаника зажелтели крохотные, не набравшие силы и яркости цветочки. Зарумянился иван-чай, появились листочки на карликовых березах.

На вахте днем можно было сидеть без полушубка, ушки у шапки подвязывать не у подбородка, а на голове. Но ноги без валенок стыли, а вечером поверх ватной фуфайки приходилось еще набрасывать полушубок.

Плывущие конвои стали обнаруживать почти с первых дней. Обычно они шли один за другим с интервалом в несколько суток. О них доносили на базу.

Днем все чаще усаживались на скамеечке вдвоем, молча глядели на море. Иногда завязывалась неторопливая беседа. Спешить им было некуда, впереди были долгие месяцы сидения на берегу, где кончается суша и простирается необозримый океан воды и льдов.

Чаще всего говорили о войне. Обсудив прослушанные сводки, прикидывали, где последует очередной удар советских войск. Когда тема обсуждения иссякала, переключались на дела домашние.

Чемоданов тосковал о семье. Он редко об этом говорил вслух, чтобы лишний раз не бередить душу, но иногда накатывала гнетущая грусть о доме, о родных, о жене… Он отчетливо помнил отца, которого лишился в одиннадцатилетнем возрасте, ласковое прикосновение его шершавых рабочих рук, гладивших сына по вихрастой чернявой голове. Часто вспоминал мать, Вассу Ивановну, растившую его в деревне Нижние Баки Шарканского района Удмуртии. С нею он не расставался до самого ухода на военную службу. В 1932 году его призвали в пограничные войска. Отслужил срочную, вернулся домой, но через два года по комсомольскому набору поехал на строительство Мурманска. Здесь его застала война.