Виктор Петелин - Жизнь графа Дмитрия Милютина

Достоевский и бывал-то у Петрашевского несколько раз, бывал и Михаил Михайлович, который тоже был арестован, а потом выпущен как любопытствующий, не замешанный в кружковых интересах. И Достоевскому-то у Петрашевского было неинтересно, почти то же самое говорилось у Белинского – о социализме, коммунистических идеях, об утопистах-социалистах Сен-Симоне и Фурье. Достоевский даже хотел отделиться от Петрашевского и создать свой кружок, но не успел…

Владимир Милютин бывал у Петрашевского, брал книги из его богатейшей библиотеки, где были редкие в России книги Сен-Симона, Фурье, Кабе, Леру, Фейербаха, Вольтера, Руссо, Прудона, Дидро… Петрашевский был переводчиком департамента внутренних отношений, не раз участвовал при аресте иностранцев, и у него накопились эти редкие издания полузапрещенных книг.

Дмитрий Милютин с еще большим интересом отнесся к рассказанному младшим братом известию об аресте Достоевского и допросах его следственной комиссии, потому что членами этой следственной комиссии были генерал Яков Иванович Ростовцев, князь Долгоруков, начальник жандармского управления Дубельт, князь Гагарин под председательством коменданта Алексеевского равелина генерала Ивана Александровича Набокова.

Однажды по вопросам своей работы в академии Дмитрий Милютин побывал в кабинете у Ростовцева, и тот как бы между прочим, зная о книжных пристрастиях Милютина, с досадой рассказал о Достоевском. Он принимал самое активное участие в допросе Достоевского, наконец однажды, не выдержав уклончивых ответов Достоевского, возмущенно вскочил и в отчаянии воскликнул:

– Не могу поверить, чтобы человек, написавший «Бедных людей», был заодно с этими порочными людьми. Нет, нет, это невозможно. Вы мало замешаны, и я уполномочен от имени самого государя объявить вам прощение, если вы захотите рассказать все дело…

Достоевский промолчал, как часто бывало и перед этим.

– Я ведь вам говорил, – намеренно простодушно сказал Леонтий Васильевич Дубельт.

Это простодушие главного начальника Третьего отделения жандармского управления просто взбесило Ростовцева.

– Не могу больше видеть Достоевского, – раздраженно процедил сквозь зубы Ростовцев, – умный, независимый, хитрый, упрямый…

Яков Иванович явно враждебно отнесся во время этого рассказа к Достоевскому. «Как всякий властитель относится ко всем, кому не нравится существующая державная власть, отнесся к нему как врагу, – подумал Милютин, – но разве Достоевский враг? Нет, конечно…»

И действительно, во время допросов Достоевский говорил то, что мог сказать чуть ли не каждый второй из образованного общества. Да, он читал статью «Переписка Белинского с Гоголем», читал и рецензию Белинского на книгу Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями», и письмо Белинского Гоголю по поводу этой книги, но чью сторону он поддерживает в этой переписке, он никому не сказал, и тот, кто донес на него, тоже этого не знает.

Он всегда любил свое отечество, желал улучшений и перемен в обществе. Ненавидел многие злоупотребления чиновников и бюрократов, которые ненавидели «бедных людей», как и сейчас ненавидят его роман «Бедные люди», пронзительный крик против этих уродств, пошлости, ханжества…

Владимир Милютин, занятый главным образом подготовкой к защите магистерской диссертации, одновременно с этим внимательно следил за работой следственной комиссии. Заключенным разрешили заниматься и работать, читать книги из тюремной библиотеки, в каждой камере была Библия, кроме этого Достоевский начал читать Шекспира, задумал написать три повести, два романа, один из них начал писать… Приходили новые журналы, читал он последний номер «Отечественных записок», сочинения митрополита Димитрия Ростовского, а главное – размышлял о своей неудачной судьбе.

16 ноября 1849 года был оглашен приговор: «Военный суд находит подсудимого Достоевского виновным в том, что он, получив копию с преступного письма литератора Белинского, читал это письмо в собраниях. Достоевский был у подсудимого Спешнева во время чтения возмутительного сочинения поручика Григорьева под названием «Солдатская беседа». А потому военный суд приговорил сего отставного инженера-поручика за недонесение… лишить чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием». Более высокая инстанция предложила «лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу в крепостях на восемь лет». Николай Первый поправил генерал-аудиторат: сослать в каторжную работу на четыре года, а потом рядовым. Но объявить «помилование лишь в ту минуту, когда все уже будет готово к исполнению казни».