Виктор Петелин - Жизнь графа Дмитрия Милютина

Семьям, у которых был действительно траур, выдавали особые билеты от полиции. А те, кто носили траур в угоду польской революционной тирании, из опасений тут же сбросили его. Генерал Муравьев обратился ко всем сословиям Северо-Западного края, чтобы они прекратили связь с мятежниками, местным помещикам запретил куда-либо выезжать без разрешения военного начальника уезда, установить десятипроцентный сбор с дохода помещичьей усадьбы, установить штраф за отсутствие помещика в своей усадьбе без разрешения военного начальника уезда. Польских чиновников, которые были связаны с мятежниками, отдавал в ведение военного суда. Вместо губернаторов виленского, ковенского, гродненского, витебского, минского, содействовавших Польскому мятежу, приехали русские губернаторы действительный тайный советник Степан Панютин, сын известного генерал-адъютанта Федора Панютина, генерал-майор Николай Муравьев, сын Михаила Николаевича, генерал-майор Скворцов, генерал-майор Веревкин, генерал-лейтенант Василий Заболоцкий. А польских чиновников Муравьев заменил на русских, из Петербурга, Москвы и других городов приезжали русские чиновники, получали разные льготы и другие служебные преимущества и служили своему Отечеству. Естественно, поляки были недовольны этими переменами, по каждому поводу писали императору, Валуеву, в Военное министерство. «Дело шло о передаче администрации целого обширного края, с миллионами населения, – вспоминал Милютин, – из польских, враждебных правительству рук, в руки природных русских, и ввиду такой важности государственной цели разумно ли сетовать на то, что в числе привлеченных к делу новых личностей попали некоторые недостойные доверия. Как ни прискорбно это, все-таки общая цель была достигнута: в шести северо-западных губерниях водворилась наконец действительная власть правительственная, а вместе с тем открылась возможность окончательно избавить весь край от польского гнета».

Разве эти мысли Дмитрия Милютина не могли вызвать у Петра Валуева резкие возражения? Конечно могли! Тем более что Муравьев установил такой порядок: уездный военный начальник вместе с жандармами объезжал свой уезд и находил там мятежников с оружием в руках, тут же происходил суд, и мятежников ждала печальная участь, приговор сразу приводили в исполнение. Та же комиссия собирала налоги, контрибуционный сбор, штрафы, вмешивалась в другие административные дела и службы.

Валуев и некоторые из его высших чиновников считали эти меры драконовскими, но как же обойтись без этих мер, если повсюду полыхает мятежный пожар, повсюду поколеблена власть правительства. Неограниченные полномочия учрежденных Муравьевым комиссий, при всей их ненормальности, достигли своего: власть виленского генерал-губернатора повсюду исполнялась, за поимку каждого повстанца выдавалась премия в 3 рубля, с оружием в руках – 5 рублей, получали прощение те, кто добровольно сдавался в плен, их допрашивали и, если он не совершал преступления, прощали, отправляли туда, где проживал, под надзор односельчан.

Такие известия из Вильны возбуждали острейшие споры между Петром Валуевым и Дмитрием Милютиным, уж очень по-разному смотревших на деятельность генерала Муравьева. Валуев пытался создать сильную и согласную администрацию, но это у него не получалось. Валуев добился, чтобы обер-прокурор Святейшего синода стал членом Государственного совета и Комитета министров, затем добился, чтобы князь Долгоруков стал, хотя бы временно, председателем Государственного совета, император весьма любезно соглашался с этими предложениями. Но разве дело только в этом? Валуев подготовил записку, в которой ратовал за английскую систему управления государством (двухпалатный парламент, верхний и нижний, император с минимальными властными функциями), и передал ее императору. Александр Второй любезно улыбался и говорил, естественно по-французски:

– То, что я вам говорю, ни слова.

Но ничего не делал, чтобы восторжествовала конституция. Валуев видел, что на самом деле и все происходит не по конституции. Это слово пугает царский двор, императрица вмешалась в земские дела, чувствуя, что этими делами царский двор может откупиться от конституции, ведь это же представительство местного населения в управлении государством. Разве сейчас у нас не конституция, думал Валуев, пусть конституция неправильная и беспорядочная под маской самовластия. Но разве мы не остерегаемся направо и налево, не бережем там и сям, не любезничаем с тем и другим, не переносим многого от многих?