Виктор Петелин - Жизнь графа Дмитрия Милютина

Но уговоры великого князя-наместника не помогли, как и уговоры маркиза Велепольского. В Варшаву съехались более 300 польских дворян и приняли обращение к наместнику, в котором требовалось возвращение полякам всех древних прав и вольностей: «Мы не отказываем в нашем содействии образованию новых учреждений; мы хотим только заявить, что меры, принятые доселе в стране, довели возбуждение умов до такой степени, что ни военная сила, ни чрезвычайные суды, ни тюрьма, ни ссылка, ни эшафот не в состоянии их обуздать, а только вызовут крайнее отчаяние, которое толкнет нацию на путь, одинаково вредный для управляющих и управляемых. Как поляки, мы можем поддерживать правительство лишь тогда, когда оно станет правительством польским и когда все области, составляющие нашу родину, будут соединены воедино и будут пользоваться конституцией и свободными учреждениями. В своем воззвании великий князь сам уважил и понял нашу привязанность к родине; но эта привязанность не может быть раздроблена, и если мы любим нашу родину, то всю в совокупности, в пределах, начертанных ей Богом и освященных историей», то есть мы хотим Польшу 1772 года, до ее раздела.

Послание польских дворян было направлено графу Замойскому, который должен передать послание великому князю. Константин Николаевич послал Александру Второму требование польских дворян. Александр Второй просил адрес дворян не принимать, а графа Замойского отправить в Петербург, в котором графа Замойского допросили и выслали в Кенигсберг под охраной жандармского офицера.

Отменили военное положение и помиловали более трехсот осужденных.

Накануне тысячелетия России многие русские задумывались о прошлом и мечтали о лучшем будущем. После ареста и высылки Михаила Михайлова был арестован и Чернышевский, писавший листовки антиправительственного содержания, в том числе и листовку «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон», и заключен в Петропавловскую крепость. Арестованы и другие проповедники социализма и свержения монархии насильственным путем.

Юрий Самарин, один из творцов Положения 19 февраля, один из верных друзей Николая Милютина, тоже думал о будущем и критически относился ко многому в этой жизни. «Прежняя вера в себя, – писал он Марии Аггеевне, жене своего друга Николая Милютина, – которая при всем неразумии возмещала энергию, утрачена безвозвратно, но жизнь не создала ничего, чем можно было бы заменить ее. На вершине – законодательный зуд в связи с невероятным и беспримерным отсутствием дарований; со стороны общества – дряблость, хроническая лень, отсутствие всякой инициативы, с желанием, день ото дня более явным, безнаказанно дразнить власть. Ныне, как и двести лет тому назад, во всей Русской земле существуют только две силы: личная власть наверху и сельская община на противоположном конце; но эти две силы, вместо того чтобы соединиться, отделены промежуточными слоями.

Эта нелепая среда, лишенная всех корней в народе и в продолжение веков хватавшаяся за вершину, начинает храбриться и дерзко становиться на дыбы против собственной единственной опоры (как то: дворянские собрания, университеты, печать и проч.). Ее крикливый голос только напрасно пугает власть и раздражает толпу. Власть отступает, делает уступку за уступкой, без всякой пользы для общества, которое дразнит ее из-за удовольствия дразнить. Но это не может долго продолжаться, иначе нельзя будет избежать сближения двух оконечностей – самодержавной власти и простонародья – сближения, при котором все, что в промежутке, будет разделено и смято, а то, что в промежутке, обнимает всю грамотную Россию, всю нашу гражданственность. Хорошо будущее, нечего сказать! Прибавьте к этому совершенный застой, оскудение в полном смысле слова нашего Юга, который за недостатком путей сообщения, за неимением капиталов и предприимчивости, благодаря, в особенности, непосильной конкуренции с Венгрией и Дунайскими княжествами, беднеет и истощается с каждым днем. Прибавьте польскую пропаганду, которая проникла всюду и в последние пять лет сделала огромные успехи, в особенности в Подолии. Прибавьте, наконец, пропаганду безверия и материализма, обуявшую все наши учебные заведения – высшие, средние и отчасти даже низшие, – и картина будет полная…»

Положение России было тяжелым, беспокойным, но Александр Второй и его правительство не теряли бодрости духа. За границей о России судили всякий раз превратно, пожары, огромная территория, многообразие народов и племен, населяющих эту территорию, наступившие реформы во многих сферах общественной жизни – все это усложняло жизнь и общества, и власти.