Ю. Бахрушин - Воспоминания

— Как не закончил? Все закончил.

— А лица-то нет?

— Так ведь Костя безличный.

Поперек рисунка было написано — «В музей Бахрушина».

В другой раз он прислал салфетку из ресторана, на которой кроме автопортрета изобразил непристойный ребус на свою фамилию. На салфетке также значилось «Бахрушину в музей».

Не ограничиваясь подобными пустяками, он порой пополнял музей более ценными экспонатами — правда, за счет отца. Таким образом появился в музее бюст

Шаляпина в «Псковитянке» работы Даниеля Парра, который был направлен к отцу для покупки самим несравненным исполнителем роли Грозного.

Не бывал в нашем доме и другой прославленный современник А. М. Горький. Отец чрезвычайно высоко ценил Горького как драматурга. Считая «Горе от ума» лучшей и наиболее сильной по своему общественному звучанию пьесой русской драматургии, отец наравне с ней ставил «На дне». Первое впечатление от этой пьесы жило в отце до конца его дней. Что же касается до самого автора этого произведения, жизнерадостный и общительный отец обычно говорил:

— Ну его! Он какой-то мрачный, неразговорчивый, глядит на все исподлобья!

Впрочем, предполагаю, что причина того, что Горький не бывал в нашем доме, крылась в другом.

Дело в том, что мои родители очень дружили с Желябужскими *— они часто бывали друг у друга в доме. Моя мать и мой отец, воспитанные в добропорядочных и незыблемых семейных устоях, никогда не могли примириться с фактом, что Мария Федоровна Желябужская — мать семейства — бросила мужа и вышла замуж за Горького.

Бывали люди и, наоборот, чрезвычайно стремившиеся попасть в музей, которых отец очень желал видеть у себя, но внешние препятствия упорно мешали этому. Среди них был, например, Антон Павлович Чехов.

Отец очень любил Чехова и как человека и как писателя. Раз десять Чехов собирался к нам, уславливался о дне и часе, но потом неизменно следовал телефонный звонок с извинением. В последний свой приезд в Москву он встретился в Художественном театре с отцом, который попенял на его постоянные обманы. Чехов грустно улыбнулся:

— Вот погодите, еду за границу чиниться, а как приеду из ремонта, мой первый выезд в свет будет к вам. Обязательно!

Увы! Антон Павлович уже не приехал из этой поездки — его привезли.

Сколько ни собирался, не мог к нам собраться и Валентин Александрович Серов, очень хотевший писать портрет отца.

Однажды приехал в Москву известный скрипач Ян Кубелик. Где-то на концерте он попросил представить его отцу. После знакомства Кубелик заявил, что еще за границей много слышал о музее и просит разрешения посмотреть коллекции отца. Тут же были условлены день и час. Кубелик хотел сделать подарок музею. В день его предполагавшегося посещения он вызвал к себе скульптора и попросил сделать отлив его левой руки. Все необходимые материалы были привезены и рука европейской знаменитости залита типсом в положении держания грифа. В ожидании, когда просохнет гипс, Кубелик вдруг почувствовал, что у него немеет мизинец. Памятуя, что каждый его палец застрахован в несколько сотен тысяч долларов, он немедленно разбил уже почти готовую форму, освободил руку, расстроился и никуда не поехал. Все же желание оставить о себе след в музее было столь соблазнительно, что перед самым отъездом он повторил опыт снятия формы и в этот раз удачно. Уже после его отъезда отцу был прислан бронзовый отлив руки скрипача с его фотокарточкой, снабженной соответствующей надписью. Любил покойник отец позвать к себе и кого-либо специально, чтобы бросить вызов обществу. Делал он это исключительно желая принести добро человеку, неизменно ссылаясь на то, что у Бахрушиных легкая рука. Сколь это ни смешно, но обычно всегда выходило действительно так, что тупое тщеславие и снобизм общества разбивался на куски в нашем доме. Особенно памятны мне в этом отношении два случая.

Пришел мрачный день, когда изменчивая фортуна неожиданно повернулась спиной к «Савве Великолепному», к абрамцевскому Медичису…

Легкомысленное счастье навсегда покинуло домашнюю сень Саввы Мамонтова.

Гениальный представитель русского капитализма, безошибочно определивший необходимость появления в России и Врубеля, и Левитана, и драматизированной оперы, и Римского-Корсакова, и Шаляпина, и Мурманского порта, и Северной железной дороги, и Северного морского пути, сошел с художественно-экономической сцены своего отечества. Запутанный в какие-то грязные спекуляции, он не смог выкарабкаться из создавшегося положения и погиб *. Отшатнулись от него министры, ранее искавшие с ним встречи, лица, часами ожидавшие его выхода в приемной, стали обходить эту комнату как зачумленную. Облагодетельствованные им актеры и художники, со свойственной им незлобивой забывчивостью, помянули своего покровителя добрым словом и за немногим исключением перестали о нем думать.