Ю. Бахрушин - Воспоминания

— Вот старый пес, грамоте разучился — написано бозно что! Как же быть-то? Ну да ладно, я «Вас» в конце прибавлю».

Так и остался в моем альбоме этот сугубо вычурный оборот фразы, совершенно не характерный для Варламова.

Бывало у нас и театральное начальство. Помню маленького, подслеповатого и хитрого на вид управляющего Московской конторой П. М. Пчельникова. Остался в памяти и толстоносый в золотых очках Н. К. фон Бооль. Он мнил себя недурным художником и всю свою жизнь изводил краски. К счастью, он при этом не мучил своих моделей, так как предпочитал писать портреты с фотографических карточек.

Это был чиновник до мозга костей, и на почве всяких бюрократических тонкостей у него происходили постоянные стычки с моим отцом, в особенности в период устройства последних благотворительных маскарадов в пользу Театрального общества в стенах Большого театра.

Помню, как в разгар одного из подобных столкновений, когда отец бессильно возмущался и негодовал, к нам в дом приехал жизнерадостный, неизменно веселый «король репортеров», знаменитый экспромтист дядя Гиляй — Владимир Александрович Гиляровский. Как всегда с солдатским Георгием в петлице дядя Гиляй внимательно выслушал сетования моего отца, затем потребовал альбом и тут же написал:

Мой милый друг! Чего же боле? Искусству честно служишь ты, — К чему же о каком-то Бооле Тебя встревожили мечты? Мозоль, чесотка, боль зубная Иль ревматизма злая боль Страшна всем смертным. Но иная Судьба театра: тоже Бооль В театре есть… Мой друг, скорей Ты помести-ка Бооль в музей, И лучшей не придумать доли, Музей твой будет не без боли… Ведь Бооль бывал здесь раза два-три, Пусть он в музее, не в театре…

Особенно памятен мне директор императорских театров В. А. Теляковский.

Взаимоотношения моего отца с В. А. Теляковским были довольно своеобразными. Познакомились они еще во время службы Теляковского в Московской конторе императорских театров и относились друг к другу в достаточной мере доброжелательно. Впрочем, думается мне, что отец в то время не видел в Теляковском ничего более, как дилетантствующего в искусстве гвардейского офицера, а Теляковский рассматривал отца как меценатствующего купца, трудящегося около кулис. Хотя, например, он дал отцу редкое разрешение беспрепятственного входа на сцену Большого и Малого театров. Затем произошел один знаменательный случай, навсегда нарушивший равновесие в их взаимоотношениях.

В начале театральных реформ Теляковского был отставлен присяжный декоратор Большого театра А. Ф. Гельцер. Он был большим мастером своего дела, но в значительной степени устаревшим. Женат был Гельцер на актрисе — даме довольно-таки несдержанной и экспансивной.

Однажды, когда мой отец и Аршеневский сидели и беседовали о чем-то с Теляковским, явилась жена Гельцера, которая стала объясняться с управляющим по поводу увольнения своего мужа. В разгаре объяснения почтенная дама, желая, очевидно, сделать свои доводы более убедительными, решилась влепить своему принципалу увесистую оплеуху. Мой отец успел схватить ее за руку и если не совершенно отвратить, то во всяком случае значительно ослабить десницу разъяренной жены обиженного супруга.

Это впоследствии дало возможность?. П. Садовскому в одном из своих сатирических стихотворений сказать про Теляковского, что «он дамской ручкой был контужен».

Все же дело принимало весьма неприятный оборот: по понятиям того времени, таким способом оскорбленный начальник был обязан подать в отставку.

Мой отец и Лршеневский стали убеждать Теляковского, что в конце концов ничего особенного не произошло — мало ли что могла захотеть сделать полоумная баба. Они заверили, что сами никому рассказывать о происшествии не будут, а если Гельцер станет на них ссылаться, то будут отрицать все происшествие, так что она же останется в глупом положении. Не знаю, как Аршеневский, а мой отец свято сдержал слово, и кое-какие подробности об этом факте я узнал от него много лет спустя, уже после революции. Но, конечно, шила в мешке не утаишь, да еще в таком учреждении, как театр, — слухи о происшествии поползли по труппе и стали циркулировать по Москве и Петербургу.

Теляковский остался на своем посту, но глухо возненавидел невольных свидетелей своего унижения — Аршеневского и моего отца, подозревая их в излишней болтливости. Внешне он оставался все в таких же хороших отношениях с отцом, продолжал бывать у нас в доме, но не задумываясь, где только мог, делал отцу мелкие неприятности. Чинил ему всякие затруднения при устройстве благотворительных маскарадов, о которых упоминалось, обходил его представлениями и наградами, снисходительно отзывался о музее. Отец пренебрегал всем этим, но все же это не могло быть ему приятным.