Наконец все оказалось позади — экзамены были сданы более чем благополучно, даже по математике. Наступил день, когда нам торжественно вручили аттестаты, и все учителя здоровались с нами за руку. В тот же день вечером я наскоро собрался и укатил в Апрелевку.
Родители отметили мое окончание училища подарком — мне была презентована верховая лошадь и приобретено новое, удобное седло. Лошадка была немолодая, смирная, ходила она вполне прилично, а главное, могла идти и в упряжке. Впрочем, у ней были свои причуды. Так, идя быстрым аллюром, она вдруг решала прекратить это дело и останавливалась как вкопанная. Не зная об этой ее особенности, я, в первый раз при такой выходке, перелетел через голову лошади, которую она предусмотрительно опустила, и репкой ткнулся в землю. Однако все обошлось благополучно, тем более что мой конь преспокойно стоял и с любопытством смотрел, что вышло из его маневра. Своей лошади я дал громкое имя Гамлет.
Дед Носов подарил мне охотничью двустволку и билет члена Охотничьего Общества.
В этом году я всецело предался деревенской жизни и до конца июля съездил в Москву только один раз, чтобы подать свои бумаги в Лазаревский институт. Отец начал уже в Верине серьезные преобразования — пристраивалось крыло к дому, возводились въездные ворота и решетки, сооружалась лестница к реке, внутри дом перекрашивался и переделывался. Телефон уже соединил нас с Москвой.
С конца июня встала знойная погода. Грозы были редкостью. С утра воздух был уже раскален и неподвижен. Дали были окутаны сиреневой дымкой, и пахло гарью. Горели где-то леса и торфяные болота. К середине дня становилось невыносимо. Люди, сидя в комнатах, обливались потом. Лишь с закатом солнца жара начинала постепенно спадать, но в доме было столь же душно, как и днем. Ища спасения от палящего зноя, все живое стремилось в воду. Наши собаки все время валандались в речке. Даже птицы, выбрав мелкое место около берега, трепыхались в воде. Люди не отставали от животных. Каждую свободную минуту мы лезли купаться, но это мало помогало — вода была как парное молоко и освежала только на время купанья. Спать в комнатах было невозможно. Я вылезал в окно верхнего этажа, выволакивал за собой тюфяк и располагался на крыше, но как только подымалось раннее летнее солнышко, приходилось спасаться в душные комнаты. Рыба не клевала, забившись под коряги в студеной глубине.
Распорядок дня весь переменился. Полевые работы как у нас, так и в деревне производились только ранним ут. ром и поздним вечером дотемна. Днем все вымирало. Не слышно было даже несен. Молчали и голосистые, неугомонные деревенские девки и даже горластые петухи. В пятницу, когда обычно приезжали гости из Москвы, мы следовали малаховским традициям и отправлялись гулять после вечернего чая, часов в одиннадцать ночи, и бродили до восхода солнца. Разница была лишь в том, что в Малаховке это легко можно было и не делать, а в данных условиях иначе поступить было нельзя.
Несмотря на то что эта погода ничего угрожающего не предвещала — зима была снежная и ранней весной лили обильные дожди, благодаря чему травы были хорошие, уборка прошла быстро, сено было сухое и душистое, а рожь и овес наливались прекрасно. Жара действовала угнетающе, она давила и создавала тревожное настроение.
На всю жизнь мне запомнилась суббота 11 июля 1914 года. К вечеру ждали гостей. Солнце палило с утра, как обычно. Часов около четырех я отправился в купальню, залез в воду и стал блаженствовать. Вдруг с берега раздался голос Наташи Кондрашовой, неожиданно приехавшей с часовым поездом, а не с четырехчасовым, как обычно.
— Ну, ты там скоро кончишь прохлаждаться? Другим тоже охота покупаться!
На это я ответил не особенно вежливо, но искренно:
— Подожди! Все в свое время — ожидание только увеличит удовольствие.
— Валяй, валяй, скорее, — возразила она, — я газеты интересные привезла — в Сараеве убили австрийского наследника Франца-Фердинанда.
— Как убили? Что же, он умер?
— Раз я сказала убили — значит, умер!
Это сообщение меня заинтересовало, и я вскоре освободил купальню.
Познакомившись с газетами, я стал думать о другом — о том, куда пойдем гулять ночью и что будем делать завтра. Убили так убили, — значит, такова судьба.
Надо признаться, что в те годы не только люди моего возраста, но и большинство старших имели очень относительное понятие о законах развития человеческого общества. А из тех немногих, которые разбирались в этом деле, мало кто предвидел все последствия происшествия в Сараеве.
Читать дальше