Артем Драбкин - «Сапер ошибается один раз». Войска переднего края

Был у нас в батальоне командир минометного расчета кавказец Ахтаев, здоровый парень двухметрового роста, абазинец по национальности. Был отличным минометчиком, сам стрелял и наводил в бою, мог держать одновременно в воздухе до 16 мин! Погиб в конце войны. Мы заняли территорию бывшего охотничьего хозяйства Геринга, а рядом был немецкий артиллерийский полигон. Ахтаев с расчетом развел костер, прямо над незамеченным ими неразорвавшимся снарядом. Взрыв, и все взлетели на воздух…

— Говорят, что «сапер ошибается только раз», но в армии эта пословица звучала иначе: «Сапер ошибается дважды. Первый раз — когда идет в саперы». Какие потери несли минеры ОПАБа? Что предпринимали, чтобы избежать жертв?

— Это целая наука. За год в МЗО, когда мы непрерывно занимались минированием, в отделении минеров 383-го ОПАБа не было ни одного подрыва. У саперов своя «техника безопасности», проверенная на крови. Свои законы: минирование проводится от себя, сапер пятится назад, а разминирование производится на себя, саперы располагаются парами, одна пара от другой на расстоянии 50 метров, напарники предупреждают друг друга о намечаемых действиях, скажем, вставление чеки, снятие взрывателя и так далее.

Мины, поставленные на неизвлекаемость, никто не пытался снять, их просто подрывали методом натяжки. Никогда мы не применяли миноискатели, поскольку вся земля была нашпигована металлом, пользовались только щупами.

Если кто-то из саперов наступил на мину «S», то он знал, что надо сразу падать на землю головой к мине, при ее разрыве на высоте один метр тебя только контузит, но зато останешься живой. Чтобы «глаз не замыливался», чтобы не было привыкания и внимание не притуплялось, каждый день сапер на минировании выполнял другую работу, другую операцию. Кто-то сегодня только копает ямки под мины и маскирует их, другой вставляет взрыватели, на следующий день они меняются. Новичков в отделении тоже не сразу подпускали к минированию. Они таскали тол, носили в мешке взрыватели, долго присматривались, и только потом, после тщательной скрупулезной проверки, чему они научились, их допускали к минам.

Саперы — это особая категория людей. Сапер никогда машинально не станет открывать дверь в доме в только что захваченном нами населенном пункте. Он обязательно все осмотрит и «обнюхает», и только потом решит, стоит ли открывать, да и то привяжет кусок провода, отойдет на безопасное расстояние и рванет за шнур. Обычный неискушенный пехотинец топает по земле, глядя только вперед, а настоящий, опытный сапер всегда смотрит под ноги, замечая любую деталь: где земля иначе утрамбована или свеженасыпанная. Где есть подозрительная возвышенность грунта или, наоборот, впадина, где нарушен земляной покров, где валяется кусок проволоки — вдруг это растяжка? Любая кучка соломы или горка щебня на земле для сапера уже возможная минная опасность, требующая от человека полной концентрации внимания, собранности.

Паранойей никто из саперов не страдал, но мы были постоянно нацелены на опасность, ведь иначе на войне минеру было не выжить. Сапер был обязан все время быть начеку, если хотел остаться живым.

У нас был феноменальный минер, сапер от бога, Лева Воробьев из села Самодуровка Рязанской области. У него был особый нюх на немецкие мины, в любом населенном пункте он сразу и безошибочно определял, где и что немцы заминировали.

Очень толковыми минерами были младший сержант Крестьянинов и татарин Ахметзянов, который погиб, когда нас перебросили под Курск. Он попал под бомбежку кассетными бомбами и растерялся, не учел, что бомба в полете делает параболу, побежал не в ту сторону и был убит осколками. Мы всем отделением собрали деньги, выслали их семье Ахметзянова, написали родным письмо о нашем дорогом погибшем боевом товарище. И еще долгое время после его гибели мы переписывались, поддерживали, чем могли, его семью в тылу.

Наш ОПАБ целый год просидел на выделенном рубеже, не неся боевых потерь. Дезертиров у нас не было. Бойцы не голодали, кормили по второй фронтовой норме, правда, «наркомовской» порции водки нам не полагалось. Когда осенью 1942 года под Сталинградом сложилась критическая обстановка, из нашего УРа был сформирован сводный батальон и отправлен в Сталинград. Остальные солдаты и офицеры остались сидеть в траншеях и дотах в МЗО, подчиняясь армейским приказам и воле судьбы.

Только в апреле 1943 года нас перебросили на Курскую дугу, мы заняли позиции в семи километрах от станции Поныри и сразу приступили к минированию и разминированию нашего участка и к оборудованию оборонительных рубежей. Под Курск прибыло столько воинских частей, что мы удивлялись. Как-то я был должен получить для батальона на станции Ливны два вагона с ящиками с горючей смесью, и всю дорогу до станции, а это километров 50 от нас, я видел, что местность буквально была забита нашей танковой техникой. Это была настоящая танковая армада. За нашей спиной было оборудовано еще несколько серьезно укрепленных оборонительных линий, и я, глядя на эту силу, не мог не радоваться. Доехали до Ливен и попали под бомбежку. Вагоны со смесью загнали в тупик, но на этот раз все обошлось благополучно.