неизвестен Автор - Порт-Артур, Воспоминания участников

До октября японцы не штурмовали этого участка крепости, а ограничивались лишь бомбардировками из крупных орудий. Жизнь была тихая, я и мои помощники, студенты 5-го курса Военно-медицинской Академии Лютинский и Подсосов, перезнакомились и подружились со всеми офицерами окрестных рот и батарей, особенно же с поручиком Тапсашаром, самым близким нашим соседом. В большой дружбе были с ним мои студенты: были партнерами в карты - любили этот спорт.

Лютинский, фотограф-любитель, много раз снимал 7-ую роту и ее командира и оставил видимые следы тех страдных дней нашей молодости. Фотографии эти напечатаны в "Правде о Порт-Артуре". Скромные лица этих юношей, матросов и солдат, облики их молодых {375} начальников, офицеров, когда-то наших друзей и приятелей, воскрешают в моей памяти далекое прошлое, теперь мною излагаемое.

В начале октября рота Тапсашара из спокойной позиции в окопах впереди Крестовых батарей была переведена в резерв штаба генерала Горбатовского и расположилась за Владимирской Горкой, в ею же устроенных временных блиндажах, покрытых рельсами.

Половина моего отряда через несколько дней тоже была переведена к штабу генерала Горбатовского.

Тапсашар пригласил меня к себе в блиндаж на обед. Шел обстрел этого места шрапнелью, которая барабанила часто по рельсовой крыше нашего блиндажика, настолько низкого, что в нем было свободно только сидеть. Ходить же можно было только согнувшись.

Денщик угостил нас из ротного котла, и мы стали пить турецкое кофе. Поручик Тапсашар подробно рассказывал мне, что сегодня на рассвете сам генерал Горбатовский водил его по укреплениям, чтобы показать, что он должен завтра, чуть начнет светать, сделать со своей ротой.

Японцы очень близко подвели к краю нашего форта свои окопы и крытые ходы. Нет сомнения, что в ближайший штурм, к которому они явно готовятся, их удар будет направлен на это важное место, которому грозит опасность. Нужно очистить ближайшие к форту окопы от неприятеля.

В течение двух предшествовавших ночей генерал уже посылал 9-ую и 8-ую роты Квантунского экипажа для той же цели, но, несмотря на значительные потери, они успеха не добились. Это были роты штабс-капитана по адмиралтейству Матусевича (9-ая) и поручика-стрелка Минята (8-ая). Тапсашар подробно объяснил мне, что надо сделать, чтобы добиться успеха, и в чем была ошибка его предшественников. В это время опять сильно забарабанила шрапнель по крыше нашего блиндажа.

Я подумал: если здесь так барабанит, то лучше злоупотребить гостеприимством и выпить еще кофе, чем вылезть наружу. Что же будет завтра на рассвете, когда 7-ая рота нашего экипажа (я также числился в {376} Квантунском экипаже) пойдет выполнять задание Горбатовского?

Барабанная дробь шрапнели прервала профессиональную ажитацию офицера-инструктора. Его оживление как-то завяло, он задумался на минуту, потом расстегнул борт сюртука и стал шарить в боковом кармане.

- Вчера ночью я много проиграл в карты. Не везло. У меня осталось только триста рублей. Если вы благополучно вернетесь домой, передайте их моей матери... Они мне больше не нужны, - на минуту задумавшись прибавил Тапсашар и вручил мне три сотенные бумажки.

В эту ночь на перевязочном пункте, что в сарае у штаба Горбатовского, я был ночным дежурным врачом. Было относительно тихо, и около полуночи я задремал на нарах, конечно, не раздеваясь. Там никто не раздевался неделями. Около 4 часов утра я был разбужен внезапной страшной стрельбой нашей артиллерии с ближайших фортов и залпами неприятеля.

- Ну, думаю, седьмая рота пошла в атаку. Через полчаса стали прибывать раненые. Было темно. Всё это были раненые окрестных частей и укреплений, втянутых в общий план наступленья.

Вскоре по одиночке стали появляться и матросы 7-й роты. Кто-то в толпе, скопившейся в темноте у дверей сарая, крикнул:

- Ротного убило! Ротного убило!

У меня екнуло сердце, - не Тапсашара ли? В этот момент я перевязывал тяжело раненого татарина-стрелка, унтер-офицера 7-й роты, мне хорошо знакомого еще из-под Крестовых гор. Он был ранен осколком снаряда в череп. Ему снесло часть черепной кости, и твердая мозговая оболочка была обнажена совершенно и резко пульсировала, заливаясь кровью.

Этот большого роста молодец, сам на ногах пришел на перевязочный пункт. Он шатался из стороны в сторону и мычал от боли, слегка покачивая залитой кровью головой.

Видя невозможность помочь несчастному, я стал накладывать ему готовую повязку, усадив на нары. Чтобы как-нибудь отвлечь его от ужасной боли и {377} непоправимого горя, заговорил с ним по-татарски. Реплики не последовало. Он побледнел и свалился на нары.