Валентина Мухина-Петринская: Утро - Ветер - Дороги

У папы тогда появились толстенные тома по анатомия, физиологии, биохимии, биофизике и даже эмбриологии. Мама пожимала плечами: "Врачом же ты все равно не станешь, зачем тратить время?"

Мама время зря не тратит. Не представляю, чтобы она читала то, что ей не нужно непосредственно, например фантастику. А папа перечел все, что у нас издавалось.

Мама работала в научно-исследовательском институте кибернетиком, а потом перешла на работу в министерство и стала... начальством папиного начальства, Вот как!

"Сергей какой-то несобранный",- говорит мама об отце.

...Папа назвал ее змеей... Как странно: так ее зовут и на заводе, и для меня это всегда было очень обидно и больно. Кандидат наук, а любви ни в ком не завоевала. Однажды я спросила ее за ужином (еще Валерий жил с нами, а я училась тогда в шестом классе):

- Мама, почему тебя не любят?

Мама не сразу ответила, помолчала: должно быть, ей было неприятно, что я так прямо в лоб ей об этом сказала, да еще при отце. Его то все любят.

- Людям не нравится, когда от них требуют, - пояснила она неохотно, - а я очень требовательна.

- Мама, а требовательная и властная - это одно и то же? - спросила я простодушно.

Папа не удержался от смеха и, фыркнув, мгновенно уткнулся в газету. Не то что он боится мамы, но он не выносит, когда с ним не разговаривают, а мама может не разговаривать месяцами. И в ту бессонную ночь я не осуждала мать, но мне надо было разобраться, почему отец так думает... А также решить: существовал ли сам факт восстановления против родного отца и в чем он заключался?

Мама никогда как будто не говорила о нем плохо, а примерно так: "Сережа, конечно, порядочный человек, но... (вздох) недалеко пошел..."

Я любила отца больше матери, но невольно прониклась общим к нему отношением, которое можно выразить двумя словами: простой рабочий.

И вот я лежала в темноте - по потолку скользили лунные тени, отсветы ночной улицы - и чувствовала, что краснею. Все жарче и жарче становилось щекам. А не было ли в моей любви к отцу панибратства, снисходительности?

Валерка открыто похлопывал отца по плечу, даже когда хотел поблагодарить его за макет, который ему самому отродясь никогда не сделать: руки не те. Конечно, мы любили отца, но ставили слишком низко - вслед за мамой. Вот что подразумевал отец под словами "восстановила детей". А мама даже фамилию его не взяла при регистрации. Отец - Гусев, мама - Кондакова.

Меня бросило в пот. Какой тут сон! Я даже не могла улежать больше в постели. Я тихонько встала, накинула фланелевый халатик, домашние туфли, вышла на открытый балкон и уселась на низенькой скамеечке. Улица была пустынна и темна. В редких окнах желтел свет. Неярко светили звезды. Луна одиноко стояла в небе. Я поежилась. Холодно. После жаркого апрельского дня такая холодная ночь...

Как это мама сказала, когда выступала по телевидению... "Триединство рабочего класса, крестьянства, интеллигенции. Определяющее и первенствующее значение в этом союзе принадлежит рабочему классу".

Да, именно так и говорила, а на самом деле она считает рабочих недоучками, недалекими. Не уважает медицинскую сестру - почему не врач. Не уважает колхозника - почему не агроном, не председатель колхоза. Смешно!

А я невольно поддалась ей и тоже считала, что быть, например, профессором куда почетнее, чем рабочим. А дело-то вовсе не в этом! Суть в том, какой профессор и какой рабочий. Если профессор просто компилятор, примазывается к чужим талантливым трудам, а рабочий любит не труд, а заработок и мечтает лишь о выпивке или телевизоре да полированной мебели, то оба они ничего не стоят.

Важно, какой человек, как он представляет свой народ, свою родину.

А отцу дома неуютно и холодно: недобрая, вечно на что то дующаяся жена и дети, которые относятся к нему чуть ли не свысока и считают, что любят отца.

Я не выдержала и расплакалась от стыда и жалости. Плакала я долго, кляня себя на все корки, пока меня не отвлек гвалт и крик на улице.

Буйная компания подростков возвращалась откуда-то явно пьяная. Им было наплевать, что перебудят всю улицу. Орали кто во что горазд. Мальчишки и с ними одна девчонка. Она-то и верховодила ими. Я ее знала... Зинка Рябинина. Когда-то дружили - совсем маленькими. Мальчишек я тоже знала.

Шурка Герасимов - кудлатый, глаза серые, по смуглому лицу родинки, как мушки, вельветовый костюм, вечно гитара через плечо. Он уже, как и Зинка, побывал за кражу в колонии для несовершеннолетних. Правда, после спецучилища он так взялся за работу, что его даже приняли в комсомол. Но потом все-таки сорвался и опять стал хулиганить.