Роберт Харви - Освободители

Дальше к югу, в провинции Консепсьон, Рамон Фрейре, протеже О’Хиггинса, один из его старых друзей, вдруг ополчился на него и начал подстрекательскую кампанию против «узурпации Руководителем власти, которую он захватил против воли народа». Фрейре удалось заручиться поддержкой в Вальпараисо и Кокимбо, однако в Сантьяго аристократия, хотя и находилась в оппозиции О’Хиггинсу, не желала получить вместо него Фрейре или кого-либо еще из его бывших подчиненных. В ответ О’Хиггинс мобилизовал южные гарнизоны и, последовав совету Кокрейна, приказал расстрелять ненавистного всем Родригеса Альдеа. Но это не остановило Фрейре, который вновь выступил с нападками на него. О’Хиггинс устало отвечал ему: «Неужели ты серьезно думаешь, что угрозы и другие твои шаги могут действительно напугать меня? Тебе, как и любому другому, хорошо известно, что я способен спокойно глядеть в лицо смерти. Но черная неблагодарность беспокоит меня больше, чем приставленный к груди пистолет. Теперь я испил горькую чашу до дна». В действительности же он не желал ничего другого, как последовать примеру Сан-Мартина и красиво уйти со сцены, предавшись удовольствиям тихой сельской жизни.

В конце января 1823 года известные жители Сантьяго собрали импровизированный парламент, чтобы обсудить отстранение Руководителя. Они отправили делегата к О’Хиггинсу с требованием предстать перед ними, но тот отказался признать «горстку демагогов и официантов». Он отправился верхом на коне к городским казармам, где, по слухам, солдаты готовили мятеж, и приказал арестовать всех замешанных в этом офицеров. Остальные заверили его в своей поддержке. Проявив незаурядную смелость, он прибыл на эту импровизированную ассамблею, прошел сквозь ряды противников и спросил, чего они хотят. Председатель ответил: «Сеньор, люди полностью признают ваши заслуги и смотрят на ваше превосходительство как на отца нации. Но, сознавая трудности положения, которое они переживают, видя угрозу гражданской войны и разрушительной анархии, они просят вас положить конец этим бедам, отказавшись от занимаемого вами высокого поста». О’Хиггинс возразил: «Я отказываюсь участвовать в публичных спорах. Если вы серьезно хотите обсудить ситуацию в стране и найти средство избежать всяческих бед, выберите действительно достойного, ответственного председателя, с которым можно серьезно говорить на серьезные темы».

Вскоре после этого поступили сообщения о волнениях и беспорядках по всей стране, и О’Хиггинс все же решил уйти в отставку. Он обратился к собравшейся у дворца толпе:

«Хоть мне и не было дано утвердить новые государственные институты Республики, я по крайней мере чувствую удовлетворение от того, что оставляю ее свободной и независимой, уважаемой за границей и прославленной завоеваниями ее победоносной армии. Я благодарю небо за дарованную мне милость во время моего правления, и я молю его хранить тех, кто последует за мной…

Теперь я простой гражданин. За время правления я располагал почти абсолютной властью. И прошу поверить, что любые ошибки, которые я мог совершить, были вызваны трудными условиями, в которых мне суждено было управлять, а не злым умыслом. И я готов ответить на любые обвинения, которые вы захотите предъявить мне. Если совершенные мной ошибки могут быть искуплены моей кровью, вершите возмездие. Вот моя грудь!»

В очередной раз О’Хиггинс с честью вынес превратности судьбы. Он укрылся в Вальпараисо, оставив вместо себя правящую хунту. Однако Фрейре прибыл по морю и подверг бывшего Руководителя аресту. Здоровье О’Хиггинса резко пошатнулось, и он с горечью писал в ответ на письмо Сан-Мартина, поздравившего его с отказом от власти: «Унижения и утрата свободы, которые я переживаю с тех пор, как отказался от своего поста, показывают мне, чего еще я могу ожидать от моей страны, хотя все равно не променял бы последние тринадцать лет, со всеми жертвами и неслыханными усилиями, ни на что в этом мире».

Однако шли месяцы, и он становился все более рассудительным. «Я чувствовал себя более полезным на поле боя. Я ничего не понимаю в этом бесчестном и аморальном искусстве интриг, посредством которого человек может рваться к управлению государством, разрываемым завистью, партиями и раскольническими фракциями. Это зло практически неизбежно в новых, едва оперившихся правительствах, которым приходится опираться на собственные силы для поддержания существования и роста. Люди почти никогда не желают признавать превосходства одного из них над остальными, даже если они сами избрали его. И тут бесполезно создавать институты и давать гарантии тем, кого они презирают и осуждают. Мой личный опыт и те скудные познания в политике, которыми я обладаю, убедили меня, что наши народы смогут достичь благосостояния только под принуждением. Но мое отвращение к принуждению столь велико, что я не желаю прибегать к нему даже ради достижения их же блага».