Николай Наумов - Кто стреляет последним (не вычитано!)

Игнатьев скосился на Морозюка. Тот побледнел и, сняв рукавицы, завязывал на подбородке шнурки ушанки. Пальцы Морозюка дрожали.

-- Ты чего это, солдат? Или простыл? -- успокоительно дотронулся до него Игнатьев. Морозюк зябко повел плечом:

-- Це так,. Тилько оттиля в тыл як бы легче бу-ло, всэ пидальше... А зараз навстречу ему... -- И признался: -- Боязно, товарищ старшина...

-- Ну, вояки! -- крикнул Игнатьев с досадой и решительно вылез из траншеи. -- Двигай за мной! Голову ниже!

Они поползли. Игнатьев, рывками подтягивая тело, вскоре был уже у куста, на который указывал Морозюк, и оглянулся.

-- Поползаешь, чемпионом по акробатике станешь... -- Игнатьев засмеялся и, увидев на кусте оставшиеся с осени кирпичные ягоды шиповника, протянул к

ним руку.

И -- отдернул ее, яростно и быстро прильнул к земле. Почти в тот же миг откуда-то донесся винтовочный выстрел. Пуля твердо ударила в ствол шиповника и лопнула. Куст закачался, сбрасывая снег.

-- Тикай, старшина! -- охнул Морозюк, вскакивая на колени.

-- Лежать! -- Игнатьев изо всех сил толкнул солдата, повалил.

И вовремя. Снова будто треснуло на морозе бревно, и рядом с Игнатьевым ударилась в мерзлую кочку вторая пуля. Брызнув острыми комками земли, она срикошетировала и, уходя в темнеющее небо, запела, как сорвавшаяся пила...

Игнатьев лежал неподвижно, прислушиваясь к тому, как торопливо стучит сердце прижавшегося к нему человека.

Время бежало -- и полчаса, и час. Солнце, покраснев, уходило за горизонт. Они по-прежнему лежали у куста, и уродливая тень росла от них по борозде.

-- Может, пополземо, товарищ старшина? -- спросил Морозюк.

-- Не на того мы нарвались, друг. Нельзя. Теперь лежи до темноты.

Когда оранжевая кромка волнистого горизонта погасла, Игнатьев зашагал в сторону блиндажа.

Морозюк грузно топал за ним.

Их окликнули. Игнатьев остановился.

-- Напарник мой,--пояснил Морозюк.

-- То я, Мамед, -- негромко отозвались из темноты.

По корявым земляным ступенькам они ощупью сползли к блиндажу. От стены отделилась невысокая фигура второго бронебойщика.

-- Раз кричу -- почему молчишь? Два кричу -- опять молчишь, -- сердясь, фальцетом сказал Мамед. -- Стрелять хотел.

-- А стрелять, солдат, после третьего оклика полагается, -- заметил Игнатьев.

-- Сам знаю. Потому не стрелял, -- отрубил Мамед. -- А ты кто?

Морозюк пояснил. Мамед рассмеялся, хлопнул Игнатьева по плечу:

-- Хороший человек! Я гааету читал -- смелый человек. Теперь с нами будешь?

-- Пока с вами... -- улыбнулся Игнатьев. -- Что слышно, что видно, Мамед?

-- Все слышно, товарищ старшина. Послушай, пожалуйста. С немецкой стороны долетали неясные, приглушенные расстоянием голоса. Там пели, видно, хором. Песня была игривая, похожая на польку. Потом донесся эбрывок плавной, печальной мелодии, исполняемой на инструменте с высоким певучим тембром.

-- Немцы, что ли? -- удивился Игнатьев. -- Да рядом!

-- Двести метров. Я считал, -- доложил Мамед. -- Все слышно. Сейчас флейта играла. Уже три дня играла. Точно говорю. Я знаю. Сам играл, в кружке был. Все слышно, видно плохо.

-- Что так?

-- Немец на горе, мы под горой. Слышу -- часа два будет -- стреляют. Еще стреляют. Откуда? Кругом смотрю. Ничего не видно.

-- Це вин нас с товарищем старшиной споймав, -- вздохнул из угла Морозник.

-- Так и знал, так и знал! -- воскликнул Мамед. -- Почему, думаю, долго нет? Час нет, два нет. Искать хотел. Не могу искать -- один остался.

-- А не с бугра ли, где бочка пустая валяется, он стрелял, Мамед? Мамед задумался.

-- Вчора, колысь одного хлопчика ранило, я чув: оттиля пальнул, от бички, -- подал голос Морозюк, -- тильки левее да к их укреплениям ближе.

-- Так, так! -- обрадованно подтвердил Мамед.

Теперь задумался Игнатьев. Лежа под кустом шиповника, чуть было не ставшим для него и Морозюка роковым, и загадывая, где находится вражеский снайпер, он и тогда подумал, что опасность пришла оттуда, с этого пустынного, присыпанного снегом бугра с темной бочкой посередине. Да, да, и чуточку дальше, метров на двадцать, и в створе с бочкой. Это впечатление совпадало с мнением Мамеда и Морозюка. И но-иенькая санинструктор, которую тоже задела пуля, го-иорила Тайницкому о том же... А почему бы, собственно, немцу не устроиться там? Место удобное. Шестерых за три дня -- куда удобнее!

-- Свет у вас есть какой? -- спросил Игнатьев. -- Только так, чтобы незаметно...

В стене блиндажа была глубокая, как нора, ниша для отдыха, и Морозюк, шурша соломой, зажег там засунутую в ящик самодельную коптилку из гильзы бронебойного снаряда.