Фредерик Мэллали - Фашизм в Англии

Результаты расистской агитации чувствовались по всему Ист-энду, но особенно энергично действовали чернорубашечники в двух районах: в Бетнел-Грине (где, по данным Б. С. Ф., было 4 тыс. зарегистрированных фашистов) и в Стэпни. Здесь, на углу Грин-стрит и Эссиан-стрит, помещался самый крупный из шести ист-эндских фашистских центров, этих очагов заразы, откуда в течение 1936 и 1937 гг. распространялся фашистский террор. После первой волны насилий, прокатившейся по Ист-энду осенью 1936 г., «Ивнинг стандарт» поручил своему специальному корреспонденту Дадли Баркеру произвести «объективное расследование в тех районах Ист-энда, где беспорядки происходят особенно часто». Приводим выдержки из первой серии его корреспонденций. [46] «Ивнинг стандарт», 2 ноября 1936 г.

«Очутившись вечером восточнее Олдгейта, испытываешь странное чувство. Прежде всего поражает напряженная атмосфера затаенного возбуждения, степень интенсивности которого трудно определить. Каждый вечер то тут, то там на улицах собираются митинги, самые громкие — на Виктория-парк-сквере (Бетнел-Грин). На темном фоне деревьев силуэтом выделяется голова оратора. Позади него колышатся знамена; у трибуны толпятся люди, они слушают внимательно и редко перебивают оратора. Вокруг толпы почти сплошной цепью стоит полиция. Медленно проезжают взад-вперед полицейские машины, в освещенных кругах под фонарями стоят лошади полицейских. Во все стороны от этой центральной группы тянутся неровные ряды молодых мужчин и женщин в черных рубашках… И еще дальше, по более широкому Кругу, бродят небольшие группы чернорубашечников… иногда они поют мало музыкальную фашистскую походную песню или выкрикивают лозунги, скандируя имя Мосли.

Никогда еще, кроме как во время предвыборных кампаний, Ист-энду не преподносилась такая непрерывная программа политических развлечений. Каждый вечер, от 7 до 11, житель Ист-энда может принять участие в политической деятельности, напоминающей дополнительные выборы в национальном масштабе, и он вполне может представить себе, что завтра ему предстоит голосовать; но никакие общенациональные вопросы не обсуждаются и не происходит выборов, которые положили бы конец этой процедуре. Говорят, что развлечения не ограничиваются митингами. От главных улиц идут темные, глухие переулки, где по ночам происходят страшные вещи, где рождаются (и опровергаются) слухи о бритвах, запрятанных в яблоках, картошке или в козырьках кепок, о железных трубах и кусках решетки, отодранных от оград, о кастетах, ножах и сапогах, подбитых гвоздями, которые идут в ход как оружие против фашистов, забредших в оппозиционно-настроенные кварталы. Я совершил один поход в Ист-энд в обществе чернорубашечников.

В штаб-квартире в Вестминстере, где курьеры, докладывая о посетителях и даже о телефонных звонках, вздергивают руку в фашистском приветствии, мне дали в качестве провожатых молодого чернорубашечника и его жену, и разрешили ходить куда угодно и задавать какие угодно вопросы.

Мы прошли по Грин-стрит в районный фашистский штаб. Там, посреди комнаты, двое мальчишек тренировались в боксе, и несколько женщин молча глядели на них. Девушки-чернорубашечницы в лихо сдвинутых набекрень шапочках и молодые люди с папиросками рассказали мне кучу страшных историй. Выходило, что в Ист-энде фашистам действительно грозит опасность физического насилия. В Уайтчепеле, но их словам, есть улицы, где по вечерам фашисты не рискуют появляться даже без формы, если их там хорошо знают. Для проверки я предложил одному чернорубашечнику пройти по определенной улице, с тем что я буду следовать за ним в автомобиле на случай, если ему придется удирать. На лице его изобразился неподдельный ужас, и он отказался.

Меня, разумеется, пичкали пропагандой. Мои провожатые из центрального штаба толковали о национальной политике, местных же фашистов интересовала одна тема — антисемитизм. Они сообщили мне, что еще полтора года назад антисемитизм не входил в фашистскую программу, и среди них были даже евреи, «которых затем пришлось исключить». Официально чернорубашечникам не полагается во время демонстраций вслух выражать антисемитские чувства, но, пробыв в их рядах пять минут, убеждаешься, что соблюдения этого правила не пытаются добиться».

Девять месяцев спустя «Ньюс кроникл» направила в Ист-энд своего обозревателя — пожить некоторое время в еврейской семье. Он сообщил [47] «Ньюс кроникл», 8 августа 1937 г. о некотором улучшении ситуации, которое объяснялось тем, что в Ист-энде теперь днем и ночью патрулировали летучие отряды полиции в форме и в штатском. Но евреи до сих пор так боялись физических репрессий, что умоляли его не называть их в своих статьях. В некоторые кварталы евреи — ни старые, ни малые — вообще не отваживались заходить; многие были вынуждены переселиться на более спокойные улицы, а те, что остались, с ужасом ожидали наступления темноты. «Такая атмосфера и беспорядки, — писал наблюдатель, — несомненно вызваны деятельностью чернорубашечников. Своим агрессивным антисемитизмом они так разожгли страсти, что теперь сами нуждаются в защите. Полиция охраняет их по дороге на митинги и с митингов, следит за тем, чтобы их ораторов не прерывали. Иными словами, действия полиции основаны на предпосылке, что фашистский митинг — легальное сборище, а свободу фашистского слова необходимо оберегать. Когда в результате неслыханных провокаций аудитория выходит из повиновения… полиция арестовывает спровоцированных антифашистов… Политика здесь играет ничтожную роль. Теперь здесь возник новый фактор — мощный фактор расистской агитации, — и пока он не будет устранен, мира ждать нечего».