Марселен Дефурно - Повседневная жизнь Испании Золотого века

Термин picaro (плут) в испанской литературе появился для обозначения Гусмана де Альфараче, о жизни и приключениях которого рассказал Матео Алеман. Произошло это в 1599 году — через год после смерти Филиппа II. Термин имел счастливую жизнь: не только «плутовской» роман пользовался в Испании успехом, не ослабевавшим в течение полувека, но и picaro , так же как hidalgo , стал одним из характерных типов испанского общества эпохи золотого века в том виде, в каком это общество нашло отражение в литературе. Однако непросто подобрать во французском языке точный эквивалент этого термина, который из-за разнообразных литературных воплощений оброс многочисленными значениями и нюансами. Самым лучшим его переводом, вероятно, остается тот, что давали французские писатели того времени, и особенно Шапелен — блестящий испанист, но в равной степени плохой поэт, — который перевел роман Матео Алемана под названием « Прощелыги, или Жизнь Гусмана де Альфараша, зеркала человеческой жизни ». {236} 236 Guzmán de Alfarache, atalaya de la vida humana («atalaya» в смысле наблюдения). Обе части Guzmán были опубликованы Шапеленом в 1619 и 1620 гг. (то есть спустя 20 лет после выхода испанского произведения). Дискуссии относительно значения плутовского романа в основном были сосредоточены вокруг « Гусмана », настоящей «библии» плутовства (и одновременно его первого литературного отражения). Moreno Báez, loc. cit. представляет его как типичное произведение барочного духа, истоки которого — в Контрреформации; J. A. van Praag, Sobre el sentido del «Guzmán de Alfarache» ( Estudios dedicados a Menéndez Pidal , t. V (1954), pp. 282–306), напротив, видит в нем весьма показательное проявление состояния духа «нового христианина», озлобившегося на общество, в котором живет. Ни та, ни другая интерпретация не кажется нам убедительной.

Тем не менее следует различать picaro , воспетого в литературе, и плутовской мир, в котором он развился: типичный picaro — циничный, аморальный, асоциальный. Он не преступник и не «профессиональный» прощелыга, но превратности судьбы, и особенно отказ подчиниться условностям, в соответствии с которыми живет нормальное общество, заставляют его обретаться среди тех, кто существует на краю этого общества, то есть в среде, где вращаются пройдохи и бродяги всех сортов, от безобидного нищего до мошенника, от профессионального вора до наемного или обыкновенного убийцы. Хотя picaro и чувствует себя комфортно в этом мире, он все же не хочет прочно обосноваться в нем, и его жизнь, полная приключений и почти непрерывных странствий, с краткими периодами оседлости, дает ему возможность видеть различные общественные группы со стороны, судить и рассказывать о них. В этом смысле плутовской роман вполне может рассматриваться как «зеркало человеческой жизни».

Но какова все же ценность образа, который представляется на наш суд? Образ picaro предстает перед нами реалистичным по сути, поскольку автор предполагал показать все, без утайки, превратности судьбы плута, невзирая на укоренившиеся предрассудки или условности, навязываемые положением в обществе, состоянием и добрыми чувствами. Надо ли видеть в описании, которое нам предлагается, не просто истинную картину, но единственную истинную картину общества того времени?

Подобная интерпретация опровергается тем фактом, что плутовской роман стал полноценным литературным жанром, прототипом которого послужил Лазарильо из Тормеса , появившийся на пятьдесят лет раньше Гусмана : если термин picaro там не фигурировал, то это не значит, что он не служил образцом для всей последующей литературной продукции, как по своей автобиографической форме, так и по сути: в рассказе о своих «удачах и бедах» Лазарильо проводит читателя через общество своего времени, последовательно представляя ему своих учителей, среди которых выделяется hidalgo , с теми же стереотипическими чертами, что появляются позже в большинстве романов. {237} 237 О « Lazarillo » как предшественнике плутовского романа см. работы М. Батайона.

Как это обычно происходит в литературе с имитацией и эволюцией образа, характерные черты модели, зачастую присутствующие скрытно, в более поздних произведениях излишне акцентируются и даже приобретают карикатурный вид. Злоключения, пережитые юным Лазарильо, ничто по сравнению с бесчисленными приключениями героев плутовских романов последующей эпохи — Гусмана де Альфараче, Маркоса де Обрегона, Плабоса из Сеговии, Эстебанильо Гонсалеса и многих других — каждый писатель, похоже, стремится превзойти писавших до него, громоздя друг на друга удивительные эпизоды. Если многие из этих приключений, взятые в отдельности, несут некоторую печать правдоподобия, то их соединение становится невероятным и свидетельствует о том, что автор скорее хотел развлечь читателя испытанными средствами, нежели передать точную картину социальной реальности своего времени. Впрочем, как поверить, что в обществе, где такие моральные ценности, как честь и вера, глубоко проникают в дух человека, плутовской мир с его галереей характерных персонажей — мошенников, проституток, сутенеров, мужей, закрывающих глаза на измены жен, коррумпированных чиновников — мог занимать столь важное место? Поэтому знатоки отказываются признавать какую-либо ценность этой литературы как документального свидетельства о социальной жизни того времени. {238} 238 Это мнение Гонсалеса Паленсии: González Palencia, De Lazarillo a Quevedo . О различиях духа Lazarillo и Guzmán de Alfarache см.: Bataillon, предисловие к двуязычному изданию Lazarillo de Tormes .