Нина Мечковская - Язык и религия. Лекции по филологии и истории религий

Мифологические представления о том, что дать имя – это создать, сделать сам предмет, отразились в истории одного индоевропейского корня в славянских языках – корня *dhe -. Это как раз тот компонент, который входил в оборот со значением ‘установитель имен’ (его греч. соответствие thetes), обозначавший того, с кем древние индоевропейцы связывали и наречение именем и создание предмета; в праславянском языке [41]ему соответствовал корень *de -. В прошлом во всех славянских языках глагол с этим корнем и его производные обладали двумя группами значений – и ‘делать’, и ‘говорить’. Такая семантическая двуплановость до сих пор сохраняется в чешском, словенском, верхне– и нижнелужицком языках (ср. словенск. dejati ‘делать’, ‘говорить’, ‘класть, ставить’). В восточнославянских языках этот корень в основном связан со значением ‘делать’ (белорусск. дзейн?чаць, злодзей, дабрадзей, русск. деяние, действенный и т.п.). Однако след значения ‘говорить’ сохранился: он ощутим в частицах, которые служат как бы знаками цитирования при передаче чужой речи – де (из древнерусск. он дЕетъ – ‘он говорит’), дескать (из древнерусск. дЕетъ ‘говорит’ + сказати).

В иудаистической мифологии запечатлено напряженное «вслушивание» древнего человека в само звучание имени. Старший из израильских патриархов, приняв «Завет» от Бога, получает и преобразованное имя: было Аврам (‘отец великолепен’) – стало Авраам (‘отец множества’): …но будет тебе имя: Авраам; ибо Я сделаю тебя отцом множества народов (Быт 17, 5). В знак особой милости Бог прибавляет один звук и к имени его жены: И сказал Бог Аврааму: Сару, жену твою, не называй Сарою; но да будет ей имя: Сарра (Быт, 17, 15). В мистических учениях раннего средневековья, когда человек особенно упорно всматривался в знаки и имена, стремясь найти в них тайные значения, имя Адам было осмыслено как символ всего человечества: таким значительным показалось то, что буквы его имени соответствовали четырем странам света (на греческом языке: Anatole – восток, Dysis – запад, Arktos – север, Mesembria – юг).

Мотив символичности букв в имени первочеловека был усвоен и славянской книжностью (хотя при этом переводчикам пришлось подбирать иные смыслы и ограничиться толкованием трех букв). Согласно апокрифу XII в. «Сказание како сотвори Бог Адама», Бог по буквам «собирал» имя Адама: И посла Господь ангела своего, повеле взяти «азъ» на востоце, «добро» – на западе, «мыслете» на севере и на юзе. И бысть человек в душу живу, нарече имя ему Адам [ «Азъ», «добро», «мыслете» – церковнославянские названия кириллических букв, соответственно А, Д и М] (Памятники литературы Древней Руси: XII век. М.: Худ. л-ра, 1980. С. 151). Подробно о традиции неконвенционального отношения к знакам письма см. §23–28.

С верой в магические свойства имени были связаны две противоположные крайности в отношении к слову: с одной стороны, табу, т.е. запрет произносить имя (подробно см. §22), а с другой стороны, повторения значимого имени. Особенно значимы табу и/или повторы имени Бога. Например, в культуре народа ибо (Африка) вместо имени Бога звучит оборот, означающий ‘Тот, чье имя не произносится’. Многократные повторения имени Бога обычны в ритуалах самых разных верований и религий. В истории известны соединения табу и повторов одного имени в пределах одного текста.

Выдающийся лингвист нашего столетия Ф. де Соссюр, изучая в 1906–1909 гг. анаграммы [42]в молитвах и гимнах на санскрите, древнегреческом, латинском языках, высказал гипотезу об их мифопоэтической мотивированности: в их основе «могло быть религиозное представление, согласно которому обращение к богу, молитва, гимн не достигают своей цели, если в их текст не включены слоги имени Бога» (Соссюр, 1977, 642). Догадки Соссюра об анаграмматическом строении мифопоэтических текстов и о магической функции анаграмм были впоследствии подтверждены (в 30-х гг. – в работах О. М. Фрейденберг о древнегреческой поэзии; начиная с 60-х гг. – в исследованиях ведийских гимнов В. Н. Топорова, Т. Я. Елизаренковой).

К сожалению, в переводах анаграмматические эффекты во многом теряются, и все же эту насыщенность текста значимыми созвучиями и ключевыми корнями можно почувствовать по следующему фрагменту из «Заговора на возвращение коров» («Ригведа», X, 19):