Нина Мечковская - Язык и религия. Лекции по филологии и истории религий

В культуре и психологии каждого народа есть черты, составляющие его индивидуальное этническое своеобразие, и есть черты, объединяющие этот народ с другими народами или группами народов, а также, разумеется, со всем человечеством. Например, одни черты объединяют белорусов со всеми славянами; другие – с литовцами и поляками; третьи – с народами, исповедующими христианство; четвертые – с жителями Европы; пятые – с народами СНГ и т.д. Народный менталитет (культурно-психологическое своеобразие народа) складывается из соединения взаимодействия всех «слагаемых», причем этническая индивидуальность определяется не только сугубо индивидуальными особенностями народа, но и уникальностью самого соединения индивидуальных и групповых черт – соединения именно «этих ингредиентов» и именно в такой неповторимой «пропорции».

Язык и религия относятся к тем факторам, которые определяют народный менталитет и при этом влияют на формирование как индивидуально-неповторимых, так и некоторых общих с другими народами, групповых черт.

Вера в определяющее воздействие языка на духовное развитие народа лежала в основе философии языка Вильгельма фон Гумбольдта (1767–1835), выдающегося представителя немецкого классического гуманизма. Изучая язык испанских басков, резко отличный от языков индоевропейской семьи, Гумбольдт пришел к мысли о том, что разные языки – это не просто разные оболочки общечеловеческого сознания, но различные в И д е н и я мира. Позже в работе «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества» Гумбольдт писал: «В каждом языке заложено самобытное миросозерцание. Как отдельный звук встает между предметом и человеком, так и весь язык в целом выступает между человеком и природой, воздействующей на него изнутри и извне <���…>. И каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка» (Гумбольдт. [1830–35] 1984, 80).

В России идеи Гумбольдта о влиянии языка на народное сознание развивал А.А. Потебня (1835–1891), крупнейший в XIX в. отечественный филолог-мыслитель. Потебня находил органическое участие национального (этнического) языка не только в формировании народного мировосприятия, но и в самом развертывании мысли: «Человек, говорящий на двух языках, переходя от одного к другому, изменяет вместе с тем характер и направление течения своей мысли, притом так, что усилие его воли лишь изменяет колею его мысли, а на дальнейшее течение ее влияет лишь посредственно. Это усилие может быть сравнено с тем, что делает стрелочник, переводящий поезд на другие рельсы» (Потебня, [1895] 1976, 260).

Таким образом, лучшие умы XIX в. понимали язык как духовную силу, которая формирует культуру народа. В XX в. идеи Гумбольдта и Потебни получили дальнейшее развитие и, что особенно интересно, делались попытки проверить эти гипотезы экспериментально.

Убеждение в том, что люди видят мир по-разному – сквозь призму своего родного языка, лежит в основе теории «лингвистической относительности» знаменитых американских языковедов Эдварда Сепира (1884–1939) и Бенджамина Ли Уорфа (1897–1941). Они стремились доказать, что различия между «среднеевропейской» (западной) культурой и иными культурными мирами (в частности, культурой североамериканских индейцев) обусловлены различиями в языках.

В 60-х гг. проводились многочисленные экспериментальные проверки гипотезы «лингвистической относительности».

Например, ставился вопрос: если в языке есть одно отдельное слово для желто-зеленого цвета (как, скажем, в языке шона в Родезии: cicena означает ‘желто-зеленый’), в отличие от языков, где этот цвет не имеет однословного обозначения, а есть два отдельных слова для двух пограничных участков цветового спектра (как в русском – желтый и зеленый, английском, немецком и др.), то значит ли это, что носитель языка шона скорее, легче, точнее определит цвет желто-зеленого предмета, чем это сделает носитель языка, в котором этот цвет не имеет однословного, т.е. уже готового, «подсказанного» самим языком обозначения? Психологи-экспериментаторы отвечают на этот и подобные вопросы отрицательно.

В целом эксперименты не обнаружили зависимости результатов познавательных процессов от лексической и грамматической структуры языка. В лучшем случае в таких опытах можно было видеть подтверждение «слабого варианта» гипотезы Сепира-Уорфа: «носителям одних языков л е г ч е говорить и думать об определенных вещах потому, что сам язык облегчает им эту задачу» (Слобин, Грин, 1976. 203–204). Однако в других экспериментах даже и такие зависимости не подтверждались. Психологи приходили к выводу, что в познавательных процессах в отношениях между языком и мыслительной деятельностью р е ш а ю щ е й промежуточной переменной является активность познающего человека (подробно см.: Мечковская, 1994, 64–66).