В результате Берия «затаил хамство», и при первом же удобном случае свёл счёты со строптивыми футболистами.
Согласно мемуарам Н. П. Старостина, его с братьями обвиняли в подготовке покушения на Сталина, которое, по версии следователей, планировалось в 1937 году, во время парада на Красной площади:
«На следующем допросе Рассыпнинский выложил главный козырь:
— Вы обвиняетесь в преступной деятельности под руководством врага народа Косарева. Вы хорошо знали Косарева?
— Насколько позволяли несколько лет совместной работы в спорте.
— Ваши отношения были дружескими?
— Он постоянно оказывал «Спартаку» поддержку в решении организационных и хозяйственных вопросов.
— Какие вы получали от него задания?
— Какие задания? Обыграть басков, выиграть первенство Союза, побеждать в международных встречах.
— Не прикидывайтесь простачком, речь идёт о политических заданиях. Доказано, что Косарев примыкал к оппозиционной группировке. Нам известно, что вы вместе с братьями должны были во время парада осуществить террористический акт против членов Политбюро и лично товарища Сталина. Как вы собирались это сделать?
— Что за нелепость? Какого парада?
— Парада на Красной площади в 1937 году. Забыли? Вот фотография, которую мы нашли в вашем доме при обыске. На ней отлично видно, что машина, оформленная футбольной бутсой, шла буквально в десяти метрах от Мавзолея. Из неё очень удобно было осуществить ваши зловещие замыслы. Это тягчайшая улика. Что скажете?
Я молчал…
— Расскажите мне, куда вы дели вагон мануфактуры?
Теперь уже я был совершенно сбит с толку.
— Какой вагон мануфактуры?
— У нас есть сведения, что в первые месяцы войны из Иванова в адрес «Спартака» отгрузили вагон с мануфактурой. Он исчез.
— В первый раз слышу. Надо спросить у тех, кто занимался этим вагоном.
— Не прикидывайтесь. Без вас такая пропажа не могла состояться. Вы знаете, что такое мародёрство?
— О мародёрстве знаю, а о вагоне нет.
Суета вокруг вагона продолжалась недели две. Потом эта тема постепенно ушла из обвинительных формулировок. Я понял, что вагон обнаружили.
Впоследствии я узнал, что в неразберихе начала войны его отправили на какую-то другую станцию и потом доставляли в Москву кружным путём.
Нелепая возня с мануфактурой имела вполне определённую цель. По Москве распускали слухи, что Старостины расхищали народное добро а значит; арестованы за дело и нечего о них сожалеть» . [247] Звягинцев В. Е. Трибунал для академиков. М., 2009. С. 269–270
Разумеется, суд был скорым и неправым:
«В ноябре 1943 года нас судила Военная коллегия Верховного суда.
После чтения обвинительного заключения председатель суда Орлов начал с вопроса:
— Признаёте ли вы себя виновным в предъявленных вам преступлениях?
Я ответил примерно так:
— Да, я всё это высказывал, не подозревая, что это преступно…
Довольно коротко и быстро, по моему примеру, «признались» остальные, кроме последнего — Евгения Архангельского. Он заявил, что не намерен подтверждать «фантазии», надуманные Николаем Старостиным… Никакой «антисоветчиной» он, Архангельский, никогда не занимался и заниматься в будущем не намерен. От сказанного на предварительном следствии отказывается… Его признание — результат незаконных методов воздействия…
Это был глас вопиющего в пустыне абсолютного беззакония и произвола.
Через три дня мне вменили в вину восхваление буржуазного спорта и попытки протащить в советский спорт буржуазные нравы; Петру — единственную фразу, что колхозы себя не оправдывают, а ставки советских инженеров малы; Александру и Андрею — то же, что и мне… Нам, как членам партии, дали по десять лет, беспартийным Станиславу Леуте и Евгению Архангельскому — по восемь». [248] Звягинцев В. Е. Трибунал для академиков. М., 2009. С.275.
Поведанная Старостиным история соответствует всем канонам антисталинских разоблачений: жертвы репрессий обязаны выглядеть невинными, а предъявленные им обвинения — заведомо нелепыми и абсурдными.
Действительность гораздо проще и неприглядней. Как пишет подробно изучивший материалы архивного судебного производства по делу знаменитых футболистов В. Е. Звягинцев: «С большим уважением отношусь к этим заслуженным людям, однако, как говорят в таких случаях: Платон мне друг, но истина дороже». [249] Там же. С.268.
Читать дальше