Venerable и Excellent с миноносцами и тральщиками были посланы произвести обстрел у Вестенде 11 марта. Наступление у Neuve Chapelle началось 10 марта весьма успешно: деревню взяли штурмом и смогли удержать. Бомбардировка с моря началась на следующее утро, и, несмотря на сильный обстрел с берега, корабли не получили ни одного попадания. Тем не менее ни адмиралтейство, ни адмирал не считали, что трата снарядов оправдывалась каким-либо заметным результатом у Neuve Chapelle. Германцы передвинули резервы с севера, и хотя генерал Френч имел наготове кавалерию, чтобы бросить ее в образовавшийся прорыв, удобного к тому случая не представилось. Противник удержался на флангах, и, несмотря на последующие атаки с моря и на берегу, продолжавшиеся до 13 марта, дальнейших успехов достигнуто не было.
Приходилось считаться с фактом невозможности достигнуть более решительных результатов при существующем наличии войск и боевых запасов.
Результат последнего наступления укрепил Военный совет в уже наметившейся линии его поведения: ко времени его заседания решение уже было принято. Какие именно соображения заставили Китченера убедить большинство Совета в пользу Дарданелл — осталось неизвестным, но возможно, что не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что русские уже оправились от полученного удара. Готовность России к совместным действиям на новом направлении и обещание дать для этой цели армейский корпус оживляли надежду на достижение серьезных результатов. Вырисовывалась возможность крупного сосредоточения союзных сил на второстепенном театре, которое открывало перспективы полного поражения Турции, непосредственной связи России с западными державами и грозной наступательной операции против Австрии.
Даже если бы такое наступление не достигло намеченной цели, то оно все же, несомненно, окончательно удерживало бы Болгарию от нападения на Сербию. Кроме того, оно могло быть парализовано только при помощи германских войск, снятых с западного фронта.
Казалось совершенно очевидным, что эти перспективы вполне оправдывали посылку перволинейных войск. С каждым днем становилось все очевиднее, что поражение Турции и овладение проливами являются кардинальными вопросами в борьбе, столь же важными, как и неприкосновенность Бельгии, и они требовали подобающего им места в плане кампании.
Когда 10 марта собрался Военный совет, Китченер заявил, что 29-я дивизия может быть отправлена. Силы союзников, могущие быть направлены против Константинополя, он оценивал в 130 000 человек при 300 орудиях, при условии посылки Россией армейского корпуса в полном составе [86]. Предполагалось, что силы противника, с которыми ему, по всей вероятности, пришлось бы встретиться, достигали 60 000 у Дарданелл и около 120 000 в Константинополе. Союзная армия рассчитывала с ними справиться, имея в виду сильную морскую поддержку со стороны русских.
Инструкции, полученные адм. Эбергардом, содержание которых было сообщено в Лондон, сводились к следующему.
Пока франко-британская эскадра оперирует против Дарданелл, действия Черноморского флота должны ограничиваться лишь морскими демонстрациями, но с появлением Кардена у Принцевых островов, защищавших подход к Константинополю, русская эскадра должна была предпринять серьезную операцию против босфорских укреплений. Высадку войск не предполагалось делать до уничтожения турецкого флота и до соединения Черноморского флота с франко-английским, но адмиралу Эбергарду предоставлялась полная свобода действий для выполнения той или иной операции, которую он и Карден могли бы считать желательной.
Таким образом, объектом действий как русских, так и франко-английских войск оставалась столица Турции. Намерений форсировать Дарданеллы соединенными силами армии и флота все же не было, хотя адм. Джаксон и указывал на следующий день, что без занятия Галлипольского полуострова флот, даже в случае захвата пролива, не сможет удержать его свободным для прохода транспортов с войсками.
Принятое решение не меняло стратегической линии, фактически оно лишь ратифицировало то, что было одобрено три недели тому назад. Однако, это решение свидетельствовало о полном уклонении от традиционных принципов нашей имперской политики.
В течение всего XIX столетия считалось аксиомой, что Россия не должна быть допущена к контролю над Константинополем, причем наш взгляд разделялся Францией, и Берлинский конгресс увековечил этот догмат. С началом нового столетия он стал колебаться, и уже в 1903 г. комитет имперской обороны высказал взгляд, что недопущение России к проливам не высказывается ни военными, ни морскими интересами Великобритании. Поэтому ничто не стояло на пути к нашему согласию с Россией в этом вопросе, тем более что политическая обстановка момента настоятельно требовала, чтобы это согласие было наивозможно полным. Ради ослабления нажима на Францию Россия по всей линии своего фронта понесла тяжелые жертвы. Жертвы были настолько велики и тяжелы, что немцы, как стало известно нашему министерству иностранных дел, уже делали попытки склонить Россию покинуть ее союзников и заключить сепаратный мир. Поэтому нельзя было придумать ничего лучшего, как отказаться от нашей старой политики упорства. С одобрения лидеров парламентской оппозиции было решено не препятствовать России осуществить ее давнишнее желание. Единственным условием становилось доведение ею войны до победоносного конца, дабы британское и французское правительства могли быть обеспечены соответствующей компенсацией как в Оттоманской империи, так и вне ее.
Читать дальше