Валерий Шамбаров - Агенты Берии в руководстве гестапо

Причем тут-то с выводами о неумении русских генералов воевать согласиться никак нельзя. Надо лишь учитывать условия, в которых им пришлось драться. Французы, например, до таких условий не дотерпели, сдались. Русские не сдались, но им досталось ох как круто. От прежней армии сохранились ошметки. Техника была потеряна. Наличные танки и пушки Сталин распределял поштучно! Для формирования резервов требовалось время. И даже для переброски готовых соединений с Дальнего Востока — тоже. Чтобы перевезти только одну дивизию, нужно полсотни воинских эшелонов. Их требуется перегнать через перегруженную, забитую составами железнодорожную сеть, где-то разгрузить, дивизии предстоит дойти от станций разгрузки к пункту сосредоточения, да плюс ее надо обеспечить всем необходимым.

А инициативато остается в руках противника. Фронт состоит из сплошных «дыр». И то там, то здесь следуют новые прорывы. При этом полная неясность, какими силами они осуществлены. Нет времени ни для выяснения обстановки, ни на подготовку должных контрмероприятий. В подобных условиях было вообще невозможно действовать иначе, чем это делали Г. К. Жуков и другие военачальники. То есть бросать на затыкание дыр не оптимальные силы и средства, а те, что есть под рукой. И те, что быстрее можно перекинуть в критическую точку: конницу, полубезоружное ополчение, зенитчиков, курсантов. Да еще и вводить их в бой не планомерно, а разрозненно, по мере подхода, что неизбежно увеличивает потери. Это, простите, не неумение воевать, это вынужденная объективная закономерность. А вот то, что в столь катастрофической ситуации врага все же смогли остановить — свидетельствует, напротив, о высоком умении воевать.

Внезапное начало войны нанесло удар не только по Красной Армии, но и по деятельности разведки — хотя, казалось бы, для нее события не были неожиданными. Ранее уже говорилось, что о планах нападения сообщала группа Шульце-Бойзена. Сообщала сеть Радо из Швейцарии. Вилли Леман воспользовался тем, что Канарис провел реорганизацию абвера, усиливая подразделение, нацеленное на Россию, и устроил туда нескольких «своих людей», а 19 июня 1941 г. передал экстренные данные о дате и точном времени наступления на востоке (за что получил нагоняй от Центра). Но Сталин по-прежнему не разрешал создавать в Германии запасные каналы связи. Контакты продолжались через резидентуру при посольстве…

21 июня полпред Деканозов тщетно пытался встретиться с Риббентропом, чтобы передать ему полученные от Молотова запросы о германских военных приготовлениях. Потом пробовал выяснить в германском МИДе, почему прервалась связь с Москвой. А в ночь на 22 июня Риббентроп «нашелся» сам, вызвал Деканозова и объявил о войне. При этом все телефоны полпредства были обрезаны, выставлена охрана, и сотрудники оказались на положении интернированных. Тем не менее связаться со своей агентурой русским удалось. Эту операцию описывает в воспоминаниях секретарь посольства В. Бережков. Рискнули использовать начальника охраны, немолодого оберштурмфюрера СС Хайнемана. Пригласили «перекусить», и за рюмкой он сам пошел на контакт, высказавшись, что ему не нравится эта война. И намекнул о своих денежных затруднениях.

Бережков заметил, что может помочь — дескать, скопил денег на радиолу, а теперь все равно отберут при выезде, сотрудникам запрещено вывозить что-нибудь, кроме личных вещей. И «подарил» тысячу марок. Хайнеман выразил готовность хоть чем-нибудь отблагодарить. Сотрудники посольства обсудили, не провокация ли это. И решили довериться. При следующем завтраке сообщили, что один из русских влюбился в Берлине и хотел бы попрощаться со своей девушкой. Оберштурмфюрер тут же предложил вариант, как это можно сделать: охрана привыкла, что Бережков в сопровождении Хайнемана ездит по вызовам в МИД на Вильгельмштрассе и ничего не заподозрит в случае «лишнего» выезда.

Так и сделали. Бережков и офицер сели на переднем сиденье, а «влюбленного» резидента советской разведки Александра Короткова спрятали на заднем. Высадили его у универмана Кауфхауз дес Вестенс, а через два часа подобрали у метро «Ноллендорфплац». На следующий день выезд повторили, высадив Короткова у метро на Уланштрассе. Теперь ему дали больший срок для «прощания», и чтобы скоротать время, немецкий офицер и Бережков зашли в ресторан на Курфюрстендам. Где неожиданно встретили эсэсовцев, приятелей Хайнемана. Он представил русского как родственника своей жены из Мюнхена. Выпили «за нашу победу», после чего подобрали резидента. При расставании Хайнеман дал понять, что ему был ясен смысл проведенной операции. Сказал: «Возможно, когда-нибудь случится так, что мне придется сослаться на эту услугу, оказанную мною советскому посольству. Надеюсь, что это не будет забыто». Отсюда, кстати, видно, что в гестапо и СС не только Мюллеру была не симпатична война на востоке. Ну а Коротков во время выездов сумел встретиться с членами группы Шульце-Бойзена, забрать у них имеющиеся разведданные, договориться, чтобы они подготовили радиопередатчик и радистов. И чтобы ждали связных от Центра с дальнейшими инструкциями.