Но герцогиня не хотела мириться с подобным положением дел. Виктория в первую очередь была ее дочерью и только потом племянницей короля. В ее глазах Вильгельм IV с его десятью бастардами был не тем человеком, который мог бы позаботиться о нравственности Виктории: «Если бы я не придерживалась такого мнения, то как бы смогла объяснить Виктории разницу между грехом и добродетелью?»
Между тем новый король вел себя более чем странно. После долгих лет жизни в довольно стесненных обстоятельствах он никак не мог прийти в себя от счастья, взойдя на английский трон. «Бедняга! Я боюсь, как бы он не тронулся умом от радости, что стал королем, — писала княгиня Ливен. — Он меняет все, даже то, что вполне могло бы остаться без изменений; отказывается от французских слуг и поваров, хочет, чтобы все вокруг было только английское… Он приказал всем сбрить усы, бегает по улицам и болтает с прохожими, заходит в караульное помещение и демонстрирует дежурному офицеру свои пальцы, испачканные чернилами. Он называет ему количество писем, которые он подписал, и количество аудиенций, которые ему предстоит еще дать, он рассказывает ему о своей жене, королеве, и обещает привести ее в караульное помещение, чтобы познакомить с ним. Каждый день он появляется на плацу, дабы лично командовать строевыми занятиями одного из батальонов, и хочет провести подобный смотр всем своим войскам».
На следующий день после похорон брата Вильгельм приехал в Виндзор в небольшой карете вместе с королевой и двумя из своих внебрачных дочерей. Он обожал появляться на публике и даже в церкви любил бывать прилюдно, что было нетипично для английских королей, строил из себя бывалого морского волка и постоянно напоминал всем, что восемнадцать лет прослужил на флоте, в память о чем носил морскую фуражку с золотой отделкой. Простой народ принял его, но аристократия задавалась вопросом, не передалась ли ему по наследству от безумного отца порфириновая болезнь. В салонах его звали не иначе как «Billy the Silly» — «дурачок Билли». Веллингтон, его премьер-министр, уверял, что в 1828 году на него даже пришлось надеть смирительную рубашку. Герой Ватерлоо был в полном унынии: «Мой господин действительно чересчур глуп; стоит ему завести за столом какую-нибудь беседу, как я тут же поворачиваюсь к нему тем ухом, которым я ничего не слышу, дабы избежать искушения встать и начать возражать ему».
Во Франции свергли Карла X. Он бежал в Англию. Вместо него на трон возвели Луи Филиппа Орлеанского. Вдохновленные этой бескровной Июльской революцией, поднялись, в свою очередь, Польша и Бельгия и потребовали независимости. Англия также стала ареной предреволюционных волнений. Сначала взбунтовались сельскохозяйственные рабочие, они ломали технику, грабили хозяев и просили пасторов поддержать их требование об увеличении зарплаты. Этот мятеж был быстро и безжалостно подавлен. Но главные волнения в обществе были вызваны спорами по поводу закона о выборах.
В Англии действовала самая несправедливая избирательная система в Европе. Палата лордов, места в которой передавались по наследству, лишилась своего преимущественного положения перед палатой общин еще в конце XVIII века. Но палата общин, этот первый клуб английских джентльменов, избиралась отнюдь не демократическим путем. Каждое графство отправляло в Вестминстер двух депутатов, которых выбирали местные землевладельцы. Кроме того, существовал ряд городов, имевших привилегию выдвигать своих представителей, такие города называли «гнилыми», поскольку их список, довольно длинный, не менялся с XV века. Часть из них лежала в руинах, другие совсем обезлюдели, тогда как такие промышленные центры, как Бирмингем, Манчестер и Ливерпуль, которые с каждым днем разрастались, не имели в палате общин своих депутатов. Голосовали не мертвые души, а камни. Голосование проходило открыто и порой продолжалось больше месяца. Каждый избиратель поднимался на трибуну и под улюлюканье или одобрительные возгласы толпы объявлял, за кого отдает свой голос. После чего получал в награду кошелек, полный звонких монет. Так лорд Грей выложил 14 тысяч фунтов стерлингов за избрание одного из своих сыновей. Между тем предполагалось, что этот почтенный лорд, будучи лидером вигов, должен поддерживать идею реформы избирательной системы.
Но партия вигов не превратилась еще в ту многочисленную либерально-прогрессивную партию, какой она станет при Гладстоне. Тори и виги объединяли в своих рядах главным образом крупных землевладельцев, и их лидеры занимались в палате общин тем, что состязались в красноречии, не выходя за рамки вежливости. Тори были чуть больше склонны к авторитаризму, виги — к филантропии, но и те и другие как могли открещивались от демократии. В бурное время промышленной революции благородные лорды ограничивались защитой интересов англиканской церкви и протекционизма, создававшего благоприятные условия для их сельскохозяйственной деятельности.
Читать дальше