Зураб Авалов - Присоединение Грузии к России

Но всякий раз, когда заметно было, что они и себя не забывают, и о себе думают, русские власти ставили это в укор владетелям, они желали слепого послушания.

Тягостность положения обострялась и тем, что русские генералы не были особенно счастливы в своих военных предприятиях, тогда как Ираклий и Соломон имели немало успехов. Эта общая обрисовка избавляет нас от необходимости входить в ближайшее рассмотрение событий 1768–1774 годов.

Но, так или иначе, дело уладилось.

Государыня и Панин выражали свое неудовольствие грузинским владетелям в грамотах и письмах, некоторые места которых должны были казаться обидными для самолюбия Соломона и Ираклия [64]. Но, затем, прежнее благоволение вернулось, и тон смягчился. Экспедиция в Грузию обманула ожидания Екатерины [65]. Что в грузинах разочаровались — в этом нет сомнения.

Строго говоря, ими не могли быть недовольны: они одержали над турками ряд побед, посылали ко двору трофеи, готовы были воевать ad infinitum. Служили, как могли, как умели.

Причина недовольства русского правительства — в тех неприятностях и нарушениях воинской дисциплины, которые имели место во время экспедиции. Конечно, все это было скоро забыто. «Эти смуты в отдаленном Закавказье, — говорит Соловьев, — не могли производить сильного впечатления: о них мало знали в России, вовсе не знали в Западной Европе, где хорошо знали о кагульском и чесменском боях» [66].

В этом разгадка многого: Екатерина сначала интересовалась закавказской экспедицией, не раз упоминает о ней в письмах к Вольтеру; затем, когда разочаровались в ожиданиях, забыли о том, что побудили [67]грузинских владетелей стать в открытую вражду с турками, забыли, что обещали им золотые горы, что их участие в войне было не эпизодическое, а всецелое. Когда за Кавказом горсть храбрецов наносила поражение несравненно сильнейшему врагу и все свои удачи приписывала «счастию Ее Императорского Величества», то отзвук этих удач в самой России совершенно заглушался громом кагульской и чесменской побед, до Европы же он и не доходил [68].

Того, что обещали владетелям, не исполнили. Во-первых, изменились обстоятельства, во-вторых, русское правительство временно охладело к грузинам под влиянием недобросовестных (как теперь оказывается) донесений Тотлебена.

Каков же был результат войны для грузин? Меньшее, на что они могли рассчитывать, это «внесение в трактат». Грузины были убеждены в том, что при заключении трактата их не забудут [69]. Копия с ст. 23 Кучук-Кайнарджийского трактата (20 июля 1774 г.) была сообщена Ираклию и Соломону вместе с Высочайшими грамотами и письмом Панина. Смысл этих грамот тот, что пусть грузины чувствуют, как они осчастливлены трактатом.

«После такого оказанного от нас всему Грузинскому народу благодеяния… с основанием ожидать можно, что ваша светлость и прочие владетели грузинские останетесь благодарными к нашему императорскому престолу и жребием своим обрадованными и довольными» [70]. Вот что пишет, между прочим, Екатерина Ираклию. Панин поздравляет «от всего сердца» Соломона с «толиким неоцененным счастьем» [71]. Что же выиграла Грузия от ст. 23 Кучук-Кайнарджийского трактата?

Прежде всего, несмотря на присылку Ираклию копии с трактата, якобы его касающегося, собственно о нем и о царстве Кахетинском и Карталинском там нет ни слова. Никаких притязаний на Восточную Грузию Порта не имела и не заявляла; дружелюбные отношения к соседним пашам были всегда одним из пунктов политики Ираклия. Если он вступил в войну, то в надежде на дальнейшее покровительство и поддержку России; ценой разрыва с Турцией он думал, вспомоществуемый Россией, обезопасив себя извне и укрепившись внутри, дать наконец Грузии возможность пользоваться благами прочного порядка. Затем, в нем жила старая идея Багратидов — возврат отторгнутых Турцией провинций; он был бы рад с помощью русского войска выступить и на более широкое поприще: поставить в Персии желательного грузинам и русским шаха, идти в глубь Малой Азии и завоевать ее Императрице до Стамбула.

Человек с такими планами не мог быть бессловесным орудием в руках Тотлебена.

О царстве Карталино-Кахетинском в трактате — ни слова, хотя ввиду разрыва именно теперь внесение в трактат было ему необходимо. Ираклию осталась лишь слава о его удачах — и ожидание мести со стороны турок и лезгин [72].

Соломона все это касалось ближе, он действительно считался вассалом Порты. Но еще задолго до русско-турецкой войны он отказался платить дань невольниками [73]и воспретил торговлю ими. Он вел очень удачно партизанскую войну с турками и надеялся с помощью России упрочить себя окончательно вовне и внутри.