Александр Снисаренко: Рыцари удачи. Хроники европейских морей.

Накопление знаний неизбежно приводит к их литературному и художественному осмыслению. Широченные поля свитков с античными текстами покрываются схолиями - примечаниями и объяснениями «темных» мест, иногда словесными, иногда изобразительными. Многие из этих схолий сохранили самостоятельное значение до наших дней и издаются отдельно: таков, например, комментарий к «Аргонавтике» Аполлония Родосского. В них средневековые толкователи проявляют свою эрудицию. Миниатюры средневековых рукописей, такие неуклюжие и наивные для неподготовленного глаза, получили новую жизнь в наше время, наряду с древнерусскими иконами. Они выжили, несмотря на то, что в эпоху Возрождения (потому она так и называется) наметился всеобщий поворот к античным эстетическим канонам. Это было закономерно, хотя мало кто отдавал себе отчет в то время, что именно средневековая оптика, основанная на учении Эвклида, привела к художественной перспективе Ренессанса. Люди Средних веков были верны своим идеалам. Сервет взошел за них на костер. Рыцари (немногие, увы!) считали счастьем быть убитыми за своих дам. Ученик скульптора Вероккио Нанни Гроссо, умирая в больнице, предпочитает отправиться прямиком в Ад, нежели приложиться к зацелованному тысячами губ распятию, которое мы бы сегодня назвали ширпотребом. Он готов горячо облобызать только распятие работы Донателло, на меньшее он не согласен. Надо вспомнить, что означало в Средние века умереть нераскаявшимся грешником!

Кроме монахов, знакомых нам по сочным зарисовкам Рабле, Боккаччо, Саккетти, Чосера, Эразма, были еще тысячи других - писателей, художников, летописцев, ученых, изобретателей. Многие из них далеко опередили свое время.

Таков, например, итальянец Томмазо Кампанелла, написавший в темнице свой «Город Солнца».

Таков англичанин Роджер Бэкон, примерно в 1280 году выводивший гусиным пером (тоже в темнице): «Можно построить приспособления для плавания без гребцов, так, чтобы самые большие корабли, морские и речные, приводились в движение силой одного человека, двигаясь притом с гораздо большей скоростью, чем если бы они были полны гребцов. Точно так же можно сделать повозки без всякой запряжки, могущие катиться с невообразимой быстротой; летательные машины, сидя в которых» человек может приводить в движение крылья, ударяющие по воздуху, подобно птичьим; аппараты, чтобы безопасно ходить по дну моря и рек... Прозрачные тела могут быть так отделаны, что отдаленные тела покажутся близкими, и наоборот. На невероятном расстоянии можно будет читать малейшие буквы и различать мельчайшие вещи, рассматривать звезды, где пожелаем... приблизить к Земле Луну и Солнце... Можно так оформить прозрачные тела, что, наоборот, большое покажется малым, высокое - низким, скрытое станет видимым...»

Может быть, с этой записью был знаком флорентиец Сальвино дельи Армати, изготовивший в 1317 году первые в мире очки.

Таков был и немец Бертольд Шварц из Фрейсбурга, спустя всего полсотни лет после того, как Бэкон написал эти строки, создавший огнестрельное оружие на основе пороха, хорошо известного, по некоторым данным, и Роджеру Бэкону, хранившему рецепт его изготовления в секрете, и, совершенно точно,- арабам, познакомившимся с порохом в Китае. Шварц не стал замалчивать свое открытие, может быть, желая сохранить свое имя для потомков,- и достиг прямо противоположного результата, его имя было предано проклятию и забвению, как когда-то имя Герострата. В одной зальцбургской хронике в его адрес сказано: «Злодей, которым была придумана столь гнусная вещь, недостоин, чтобы его имя осталось среди людей на Земле или прославило его изобретение. Он был бы достоин того, чтобы зарядить им ружье и выстрелить в башню». По крайней мере, это доказывает, что Шварц все же существовал, что он не легенда, как иногда думают.

Роджер Бэкон. Гравюра на меди.

Широкое засекречивание знаний - одна из причин того, что мы так мало знаем об этой незаурядной эпохе, меньше, чем об античном мире, память о котором трудолюбиво истреблялась христианами на протяжении по крайней мере десяти веков. Знания скрывали не только от инквизиции. Вот что писал, например, итальянский математик XVI века Никколо Тарталья: «Я пришел к выводу, что это дурное и позорное дело - работать над усовершенствованием оружия, истребляющего людей. И, следуя своему размышлению, порвал в клочья и сжег все мои вычисления, и я решил никогда не возвращаться к этому занятию, несущему с собой грех и гибель души!»