Лев Гумилев - Конец и вновь начало

Упрощение системы всегда ведет к выбросу свободной энергии. Поскольку пути за границу суперэтноса оказались прегражденными, то несостоявшимся воинам и путешественникам пришлось обратиться к деятельности интеллектуальной, к творчеству, к реформаторству (этот период XVI в. принято называть «Высоким Возрождением»). Но так как радости творчества доступны не всем, а пассионарность — феномен популяционный, то где возникали «слабые места», люди проявляли себя тем, что брались за оружие. Первый пример тому подали славяне. Традиция принесенная Св. Мефодием в Чехию, не умерла; она воскресла в начале XV века.

Карта. Центральная Европа в XVII в.

В Европе пассионарный надлом начался в Чехии, на самой окраине христианского мира. Почему в Чехии? Чехия была в стороне и никакого активного участия в войне гвельфов и гибеллинов не принимала. Чехи поддерживали пап, но и с императорами не ссорились, стараясь быть подальше от всех этих немецких свар и склок, потому что чехи — все-таки славяне и немецкие дела им были не так близки, как самим немцам. Поляки были от этого еще дальше, они вообще довольно вяло смотрели, как там немцы режут друг друга. Поэтому у них сохранился первичный заряд пассионарности, он не был еще растрачен, а ее уровень здесь с самого начала был относительно низким. И пока в Германии в эпоху Гогенштауфенов пассионарность была очень сильна, чехи помалкивали, вели мелкие войны с венграми, с австрийцами, и то неудачно: Рудольф Габсбургский разбил Оттокара II Пшемыслида — чешского короля, разгромил всю его конницу. Это для чехов большого значения не имело, поскольку этот король был им чужой, убежденный западник, т. е. по образованию, воспитанию, культуре он был настоящий немец, хотя и носил славянское имя. [91]После этого чехи выбрали себе королем люксембургского герцога Карла. Трудно сказать, кто он был — то ли немец, то ли француз. Да он и сам не интересовался этим, потому что Люксембург — маргинальная область, граница между французами и немцами, и там человек мог игнорировать такой вопрос. Карлу предложили престол в Чехии, он согласился и стал добросовестно заботиться о своих чешских подданных, построил им роскошный университет — один из самых лучших в Европе. Отсюда-то все и пошло. [92]

Дело в том, что в средневековых университетах жизнь студентов и профессоров шла по линии внутренней самоорганизации. Они жили одной группой, одной корпорацией, а организовывались по нациям (землячествам). Голосование в ученом совете шло по нациям, студенты носили значки и кокарды тоже по нациям, трапезничали по нациям, дрались тоже, а деление по нациям устанавливалось ученым советом. И в Праге было четыре нации: баварцы, саксонцы, поляки и чехи, т. е. две нации чисто немецкие — верхненемецкая и нижненемецкая, а под поляками понимались немцы Ливонского ордена, а отнюдь не поляки, потому что польская шляхта в это время травила зайцев, пила пиво и мед и в университете обучаться не очень-то стремилась. Таким образом, три нации были немецкие, а одна чешская, т. е. чешская оказывалась в меньшинстве.

Карл очень беспокоился о своих чехах, он стремился создать им условия, чтобы они могли в своем собственном университете чувствовать себя спокойно, поэтому ректором все-таки был чех. И даже когда король умер и сменил его Венцеслав — пьяница (мало занимавшийся управлением королевства), то и тогда эта политика продолжалась, [93]и ректором оказался профессор богословия чех Ян Гус, который очень хорошо преподавал на чешском языке, переводил латинские тексты на чешский язык. Он говорил: «Мы же чехи, мы в своей стране, при чем тут немцы?» [94]А половина населения Праги были немцы. В Кутенберге (Кутнагора) богатый рудник, близко от Праги, — там были рудокопы-немцы, и в больших города Богемского королевства сидели немцы. Чехи в основном представляли мелкое дворянство и крестьян, а бюргеры и крупное дворянство делились на чешское онемеченное и просто немецкое. И вот с университета началась «свалка» между чехами и немцами. Сюда добавился еще один момент: Гус, человек очень набожный и искренний, решил, что пора наконец исправить безобразия, которые творятся в церкви. Например, если священник католической церкви совершил уголовное преступление, то его надо судить на общих основаниях, а не освобождать от наказания под видом духовного суда, всегда пристрастного; осудил Гус и индульгенции, ибо, считал он, грехи за деньги не отпускаются; осудил он целый ряд таких злоупотреблений. Кончилось это дело трагически, когда был созван собор в Констанце. Созван он был для того, чтобы отрешить папу Иоанна XXIII. Туда же вызвали и Гуса, чтобы судить их обоих одновременно, первого — за уголовные преступления и за жульничество, а второго — за ересь. Результат был такой: Иоанн, увидев, что благополучный исход невозможен, убежал из Констанцы с деньгами и остаток жизни провел в Италии в полном благоденствии и благодушии, а Гуса, которому перед собором дали Охранную грамоту, большинством в один голос собор присудил к казни, и этим одним голосом был голос императора Священной римской империи венгерского короля Сигизмунда, брата Венцеслава Чешского (1415). [95]