Эдвард Радзинский - Иосиф Сталин. Гибель богов

Гитлер, после всех его проклятий, антикоминтерновского пакта, бесконечных заявлений о великой миссии разгрома еврейского большевизма, спокойно писал Кобе о том, что наши отношения подошли к историческому повороту и пора вспомнить, что говорит нам История. А история говорит одно: России и Германии всегда лучше оставаться друзьми.

«Кризис германо-польских отношений, спровоцированный политикой Англии (?!), делает желательным скорейшее выяснение германо-русских отношений. В противном случае дела могут принять такой оборот, что оба правительства лишатся возможности восстановить германо-советскую дружбу и совместно разрешить территориальные вопросы, связанные с Восточной Европой… Будет фатальной ошибкой, если от незнания взглядов и намерений друг друга наши народы не договорятся».

Далее сообщалось, что в Москву готов прибыть Риббентроп, чтобы от имени фюрера изложить его взгляды господину Сталину и тем самым заложить фундамент окончательного урегулирования германо-русских отношений.

– «Совместно разрешить территориальные вопросы, связанные с Восточной Европой…» — Коба усмехнулся. – Однако нас приглашают за обеденный стол. Ну, что на это скажешь? – Он взглянул на Молотова.

(Ворошилов до сих пор не проронил ни звука, но и Коба ничего у него не спрашивал. И вообще к Ворошилову он обращался только во время застолий.)

Молотов молчал, поблескивая пенсне.

Коба посмотрел на меня. Я сказал то, что он так хотел услышать:

– Невероятно, Коба!

– Глупцам это кажется невероятным. Но товарищ Сталин хорошо понимал этого мерзавца. Товарищ Сталин уже после Мюнхена предсказал удивительнейшие события — в отличие от прочих товарищей и господ. Он знал и ждал, что все повернется именно так.

Он был страшный человек, мой друг Коба. Но великий.

Лишь сейчас, приведя в порядок записи донесений своих агентов, я понимаю, что возможность союза Коба и Гитлер прощупывали давно. Так что описываю для Истории длинную шахматную партию Кобы.

Уже в 1936 году мои агенты сообщили мне, что в нашем торгпредстве появился странный человек – некто Давид Канделаки. (Это был наш с Кобой давний знакомый. С шестнадцати лет он участвовал в Революции, был боевиком. После Революции стал наркомом просвещения в Грузии.)

По непривычно свободному поведению «странного» Канделаки становилось понятно, что он – личный агент Кобы. Только личный посланец Самого мог затеять сверхсекретные переговоры с Ялмаром Шахтом, главой рейхсбанка, о возобновлении торговых отношений СССР с фашистской Германией. Да еще в разгар яростных официальных взаимных проклятий! Переговоры продвигались успешно, и в них участвовал Герберт Геринг, брат Германа Геринга, работавший у Шахта.

Герберт передал Канделаки слова самого Геринга: «На самом деле мы не питаем ненависти к Стране Советов. Фюрер и руководство рейха питают ненависть к мировой буржуазии и к мировому еврейству, зловредной опухоли человечества. В Германии весьма позитивно оценили то, что товарищ Сталин вывел большинство евреев из руководства СССР. Руководство рейха все больше думает, что пришла пора поговорить о союзе против жадной мировой плутократии во имя мира во всем мире…» (То же потом повторит Муссолини!)

И уже тогда Шахт заявил: «Очень многое в наших взаимоотношениях могло измениться, если бы состоялась встреча Сталина с фюрером! Фюрер высоко ценит Сталина».

Однако слухи о переговорах просочились в прессу, и тотчас переговоры свернули. Слишком много знавший Канделаки по возвращении в СССР, как и положено, исчез.

(Помню, впоследствии, году в сорок седьмом, я спросил Кобу о нашем хорошем знакомом. Коба только вздохнул: «Не выдержал за границей твой Канделаки, шпионом стал. Кстати, наговорил следователю, будто ты тоже шпион. Я велел сказать ему: «Не важно, что Фудзи шпион, важно, что человек хороший», – и шутник Коба засмеялся. – Но твой Канделаки был плохой человек. Ликвидировал его Николай (Ежов). Может, и поторопился, но сам знаешь, какая у вас быстрая, решительная организация!»)

После Мюнхена Коба возобновил эти секретные переговоры. Поручил он их нашему временному поверенному Георгию Астахову. И с ним тотчас вошли в контакт высокие чиновники рейха, в том числе сам статс-секретарь Эрнст Вайцзеккер. Видимо, поняв по их энтузиазму, как он становится нужен, Коба сделал очередной блестящий ход. Он прервал переговоры, отозвал Астахова, которому пришлось… исчезнуть вслед за Канделаки. Ибо тогда еще было рано… Коба предвидел: если сегодня он может быть полезен Гитлеру, завтра он понадобится ему позарез. И тогда он потребует сполна!