Эдвард Радзинский - Иосиф Сталин. Гибель богов

Коба яростно смотрел на меня. Он решил растоптать Авеля до конца.

И я… промолчал.

Помню, после ареста Авеля как-то вечером я зашел к Алеше Сванидзе. Мы жили с ним в одном Доме на набережной.

Алеша сидел мрачный, страшный. Мария – в роскошном пеньюаре – разливала чай.

Мы молча пили настоящий грузинский чай, привезенный с нашей маленькой родины. Вдруг Мария разразилась длинным монологом:

– Я ведь знала этих людей, я говорила с ними, доверяла им. Радек, Пятаков и, главное, Авель! Наконец-то гнусного развратника арестовали. Наконец-то он узнает, что такое правый суд! Он смердил! Я ненавидела его всеми фибрами души! Похотливый сластолюбец! Достаточно было поставить ему смазливую девку, и уже что хочешь можно было выделывать у самого его носа! Старый партиец, который загрязнял высший аппарат дочками князей, белогвардейцев и прочей нечисти только для того, чтобы с ними сожительствовать! Я сама видела, как он вел к себе в квартиру двенадцатилетнюю девочку! Какая грязь! И вы все молчали столько лет!

Я не стал ей объяснять, что пятидесятилетней и весьма объемистой даме семнадцатилетние балеринки Авеля – «Авелинки», как он их называл, – могли показаться и десятилетними. Да она и не послушала бы меня! Ее несло! Она уже кричала:

– Теперь все рассказывают страшные вещи про Бухарина. Но ведь он был самым близким другом Ленина. Это какой-то ужас, превосходящий все представления о людской подлости. Террор, подготовка интервенции, дворцового переворота, вредительство, разложение! И все это – из карьеризма, алчности и желания иметь любовниц, заграничные поездки. Объясните мне, Фудзи, где же у этих людей элементарное чувство патриотизма, любви к родине? Нет, эти моральные уроды заслуживают самого страшного наказания. Бедный Киров явился ключом, отперевшим двери в этот вертеп. Как мы могли все проворонить, так слепо довериться этой шайке подлецов? Непостижимо! Душа пылает! Гнев и ненависть! Даже их казнь не удовлетворит меня. Их надо пытать, колесовать, сжигать за все их мерзости!

Слишком громко она кричала всё это. Видно, надеялась, что я передам ее речь Кобе.

Алеша молчал. Не проронил ни слова. Она закончила, и он стал расспрашивать о моей жене и дочке.

Когда я уходил, Мария позвала меня в свою комнату, передала мне духи «Красная Москва» – новогодний подарок моей жене.

В этот момент ее позвала прислуга, и она вышла.

На столе лежала раскрытая тетрадь – дневник. Я понял: она оставила его для меня. Там под вчерашним числом был записан весь ее монолог.

Она уже ждала и сообщила это мне.

…Люди в те дни соревновались в проклятиях вчерашним друзьям, а ныне – врагам народа. Врали не только отцу, матери, жене, мужу и детям. Врали самим себе – в дневниках, надеясь, что их прочтут на следствии, что они будут доказательством их любви к Вождю!

Все мы тогда ждали ареста.

День без ареста и был тогда нашей великой наградой.

Как я узнаю потом, бедного Авеля готовились судить на открытом процессе вместе с Радеком, Пятаковым и прочими. Он должен был каяться в организации убийства Кобы. Не вышло! Наш легкомысленный друг выдержал все нечеловеческие пытки. Пришлось Ежову обвинить его в банальном моральном разложении. Авель вправду обожал молоденьких балерин, которых Коба называл «тощими селедками». Обвинили его и в том, что он «намеренно наводнил аппарат ВЦИК врагами народа». Нашего с Кобой близкого друга расстреляют осенью тридцать седьмого года…

Авель отказался писать просьбу о помиловании. Коба все время спрашивал: «Написал?» И матерно ругался, услышав ответ… Вместо просьбы о помиловании он оставил Кобе записочку в пять знакомых слов: «Каин, где брат твой Авель?»

Уже после расстрела Авелю припишут «организацию убийства товарища Сталина»…

Впоследствии Коба показал мне ту записку.

– Выдержал характер, ну и чего хорошего? Признался бы – и его помиловали бы. Не веришь? А ведь он убить меня хотел… Тоже не веришь? Жалко его тебе. А мне что, не жалко? Но – выдержал характер. Давай его помянем.

Мы с Кобой выпили нашего грузинского вина в память о друге, которого Коба убил, а я предал.

…Ненавидевшую Авеля верноподданную, влюбленную в Кобу Марию и родственника Кобы, его давнего друга Алешу Сванидзе арестуют и расстреляют, когда я уже буду в лагере. Что делать, Сванидзе были частью прежней верхушки. А всей прежней верхушке партии полагалось исчезнуть. Мой справедливый друг Коба не признавал поблажек даже для родственников.