Г. Бельская: Отечественная война 1812 года. Неизвестные и малоизвестные факты

Что же могла предложить Франция на рубеже двух веков российскому императору, феодальной России и в первую очередь дворянству, благополучие которого напрямую зависело от крепостной деревни и внешней торговли? Идеи свободы, равенства и братства? Отрицание религии? Лозунг «Смерть королям!» и в придачу французскую гегемонию в Европе?

И после этого дворянство, полностью осознав прогрессивные интересы французских буржуа, должно было убедить свое правительство, что Франция — это естественный союзник России? Не могло же, в конце концов, все сословие поглупеть настолько, что у него напрочь атрофировалось социальное чутье!

На самом деле все было ровно наоборот: дворянство очень хорошо осознавало, что революционная «зараза» представляет реальную угрозу социальным устоям государства. Еще не прошло и 30 лет со времени Пугачевского бунта, испытанный тогда ужас сохранялся в воспоминаниях нескольких поколений господствовавшего класса. Дошедшая до нас частная переписка представителей дворянства в 1812 году наполнена свидетельствами откровенного страха перед Наполеоном, который мог пообещать вольность крепостным. Призрак второй пугачевщины неотступно присутствовал в умах дворян — сравнительно небольшого по численности сословия в многомиллионной крестьянской стране. Поэтому Россия крепостническая четко позиционировала Францию, сохранявшую к тому времени лишь тень революционных традиций как своего главного идеологического противника. А идеи революции, как известно, всегда опасней ее штыков. И дворяне, владельцы крепостных, продолжали пребывать в убеждении, что «безродный» Бонапарт мало чем отличался от безбожников-санкюлотов. Для них он оставался «новым Пугачевым».

И потому правительственная политика по отношению к Франции, в частности война против Наполеона в 1805 году, пользовалась поддержкой и не вызывала общественного недовольства. Это было господствующее умонастроение всего сословия. Поэтому не стоит удивляться холодному приему, которое оказывало русское общество практически всем посланникам Наполеона в Петербурге в 1801 — 1805-м и 1807–1812 годах. На французские дипломатические приемы приходили в основном чиновники, которым это вменялось по службе, дворянское общество их игнорировало, а в среде гвардейской молодежи считалось хорошим тоном всякого рода антифранцузские выходки. В то же время в России проживало много французских роялистов. Вот их-то охотно принимали в светских салонах; они являлись там желанными гостями. Более того, очень многие из «мучеников революции» находились на государственной и придворной службе в России, в том числе в рядах армии.

Уж, кто-кто, а сын Павла I очень хорошо понимал расклад сил в России. Он прекрасно знал, какое сословие надо особо выделять на фоне социального пейзажа России, на кого необходимо ориентироваться в своей политике, чтобы сохранить не только власть, но и жизнь. Четко определяя цель геополитического позиционирования страны, он выдерживал свой курс, исходя из идеологических, социальных и экономических приоритетов дворянства.

Этого требовал от российского императора и элементарный анализ сил в Европе, даже с точки зрения основ геополитики. Географическая компонента действительно дает основание предполагать, что Франция и Россия при определенных условиях являлись естественными союзниками. Они не имели до 1807 года общих границ и никаких точек соприкосновения, но между ними располагались, помимо Пруссии, земли многочисленных немецких государств. Это была как раз та территория, где непосредственно сталкивались французские и российские интересы. В конце XIX века после образования мощной Германской империи геополитический фактор сработал очень четко. Франция и Россия, несмотря на различия в политическом устройстве, вступили в союз против Германии. Император Александр III, быть может, самый твердый самодержец из династии Романовых, вынужден был на официальных встречах с французским президентом стоя слушать французский гимн «Марсельезу». Можно только догадываться, что творилось в тот момент в душе этого убежденного противника революций, однако все его идеологические предубеждения перевешивала государственная необходимость.

В начале XIX века германской угрозы в Европе не существовало. Следовательно, не имелось и прямой необходимости в союзе между Францией и Россией. Британские острова территориально находились в стороне от континента, и у России не было надобности объединяться с кем бы то ни было, а тем более с Францией против Англии. Наоборот, все пять великих европейских держав в первую очередь боролись в то время за преобладание и влияние в немецких землях. И самой реальной тогда, что подтвердила история, была угроза французской гегемонии в Германии, а это — центр континента, поэтому речь шла о будущем Европы.