Юрий Лощиц - Дмитрий Донской, князь благоверный[3-е изд дополн.]

Говорят, что москвичи встретили победителей у стен Андроникова монастыря.

Воины везли с собой не только тяжёлый обоз трофеев; сзади следовало громадное стадо животных, кинутых ордынцами при бегстве: верблюды, буйволы, лошади, овцы… Но мало кто обращал сейчас внимание на великую добычу.

Вот уже и прошли все полки, и раненых на телегах провезли, а толпа недождавшихся стоит, напряжённо-молчаливая. Не стойте, милые, не надейтесь напрасно, никто больше не придёт. В последний свой предсмертный миг ваши отцы, мужья и братья вспоминали вас, и шептали ваши имена, и просили прощения, что оставляют вас раньше срока… Идите, милые, по домам и растворите своё горе в ежедневных трудах, случившегося не поправить. Пусть будет ваша молитва о них крепка, близки сороковины, и помните, милые, никто из них не умер без благословения, не попрощавшись, никого не кинули в поле на съедение лисам, все собраны, омыты, положены рядышком, чтоб и на Страшном Суде восстать всем сразу, по-братски пособляя друг другу, как пособляли в тот день до последней минуты…

…По возвращении домой Дмитрий Иванович распорядился о выдаче милостыни из великокняжеской казны вдовам и сиротам, раненым и калекам, нищим и убогим.

12 октября Куликовскому герою исполнилось тридцать лет. Но вряд ли на Боровицком холме этот день был чем-то выделен из числа других. Не было ещё в тот отдалённый век обычая праздновать дни рождения; подобное внимание человека к себе, к более или менее заметным календарным событиям личной жизни, прояви его кто-нибудь, вызвало бы не просто усмешку, но укоризну, осуждение. Иное дело — именины.

Именины великого московского князя отмечались, как мы помним, через две недели после дня рождения. Где-то между двумя этими числами Дмитрий Иванович съездил в Троицкий монастырь к Сергию. Он постарался начертать перед старцем в словах хотя бы некоторое подобие тех небывалых событий, свидетелем и участником которых стал в течение двух последних месяцев. И конечно, одним из первых его слов была благодарность за инока Александра Пересвета.

Возможно, именно в тот приезд Сергий и высказал вслух пожелание, чтобы в одну из суббот накануне дня Димитрия Солунского ежегодно отправлялось повсеместное, общерусское поминовение воинов, павших за отечество. Этот день стали с тех пор называть Дмитровской родительской субботой, «поминальною и вселенскою».

Так вот отметили победу.

Тогда же Дмитрий дал денег троицкому игумену на строительство ещё одного монастыря — обетного, в память Донского побоища.

По возвращении в Москву велел он созывать на 1 ноября съезд всекняжеский, и, как летописец помянул под тем числом, «вся князи Русстии, сославшеся, велию любовь учиниша межу собою».

Может показаться несколько странным, что, говоря об этой торжественной встрече победителей, летописец не перечисляет её участников, а главное, умалчивает о содержании съезда. Но так в отношении съездов делалось, за немногими исключениями, всегда: и во времена Киевской Руси, и позже. В таких встречах обязательно имелась своя внешняя, праздничная, застольная сторона; но то, что обсуждалось на трезвую голову, оставалось сокрытым от всякого постороннего слуха, так что и летописец, как в данном случае, мог отметить лишь самое общее: «велию любовь учиниша межу собою».

«Вся князи Русстии…» Выходит, собрались сейчас в Москве не только участники битвы, но были приглашены, приехали также и «воздержавшиеся», в том числе четыре великих князя: тверской, нижегородский, рязанский, смоленский? Но почему бы им и не приехать на праздничный съезд? Неявку в ополчение могли они объяснить различными уважительными причинами, но неявка на съезд прозвучала бы совсем нехорошо — как будто не рады победе над Мамаем. И уж коли собрались все вместе, то как бы страстно ни объяснялись по частностям, а всё равно стоящее за спиной свершение настраивало их на совсем новый лад, разворачивая впереди ничем ещё не записанный, волнующе чистый свиток свободного будущего.

Как раз подоспела весть о гибели Мамая.

Оказывается, великий темник, опамятовавшись после позорного бегства, действительно вознамерился немедленно, сей же осенью, исправить случившееся — вернуться на Русь изгоном. Откуда он к остаточному своему войску добирал новые полки, неизвестно. Сообщали только, что уже двинулся было Мамай в поход, да непредвиденная вышла задержка. Такая, что вскоре в иную совсем сторону пришлось заворачивать ему своих конников.