Бэзил Лиддел-Гарт - Решающие войны в истории

В этой цитате имеется в виду генеральное наступление Фоша. Американское наступление в районе Маас — Аргон началось 26 сентября, но практически заглохло к 28-му. Франко-бельгийско-британское наступление началось во Фландрии 28-го, но, хотя и было неприятным, не выглядело по-настоящему угрожающим. Но наутро 29-го главный удар Хейга обрушился на линию Гинденбурга, и первые новости были тревожными.

В этой чрезвычайной ситуации пост канцлера (главы правительства) отдали баденскому наследному принцу Максу, поскольку он пользовался международной репутацией политика, отличавшегося умеренностью и благородством, что служило ему гарантией доверия. Чтобы вести сделку результативно и заключить почетный мир без признания поражения, он нуждался, и просил об этом, дать ему передышку «в десять, восемь, даже четыре дня перед тем, как появиться перед врагом». Но Гинденбург просто повторял, что «серьезность военной ситуации не допускает никаких задержек», и настаивал на том, чтобы «предложение мира было немедленно направлено нашим врагам».

Поэтому 3 октября (в ночь с 4 на 5 октября. — Ред.) президенту Вильсону телеграммой было направлено предложение о немедленном перемирии. Это было открытое признание поражения перед всем миром, и даже до этого — 1 октября — германское Верховное командование подорвало свой собственный «внутренний фронт», информировав на совещании лидеров всех политических партии о невозможности дальнейшего сопротивления.

Люди, которых так долго держали во тьме, были ослеплены неожиданным светом. Все силы недовольства и пацифизма получили мощный импульс.

За последующие несколько дней Верховное командование стало более жизнерадостным и даже оптимистичным, когда узнало, что за вклиниванием в линию Гинденбурга не последовало настоящего прорыва фронта. Еще больше надежды несли доклады об ослаблении натиска союзных атак, особенно о слабом использовании ими благоприятно сложившейся обстановки. Людендорф все еще желал перемирия, но только для того, чтобы дать войскам передохнуть — как прелюдия к дальнейшему сопротивлению, а также чтобы обеспечить безопасный отход на более короткую линию обороны. 17 октября ему даже казалось, что он сможет сделать это и без передышки. Причина была не в том, что изменилась ситуация, а в том, что он пересмотрел свое впечатление о ней. Она никогда не была столь плохой, какой он рисовал себе 29 сентября. Но его первое впечатление сейчас уже распространилось во всех политических кругах и в обществе Германии, как распространяются круги, когда в пруд бросишь камешек. «Внутренний фронт» начал трещать позже, но рушился он быстрее, чем воюющий фронт.

23 октября президент Вильсон ответил на германское предложение о мире нотой, которая фактически требовала безусловной капитуляции. Людендорф хотел продолжать борьбу в надеж/де, что успешная оборона границ Германии сможет охладить наступательный порыв союзников. Но ситуация вышла из-под его контроля, воля нации к сопротивлению была подорвана, и его совет был поставлен под сомнение.

26 октября он был вынужден подать в отставку.

Затем в течение 36 часов канцлер Макс Баденский находился в коме из-за передозировки снотворного. Когда он вернулся в свой кабинет 3 ноября, были получены сообщения, что капитулировала не только Турция, но и Австро-Венгрия. «Задняя дверь» была открыта. На следующий день в Германии разразилась революция, быстро охватившая всю страну, причем пожар ее (притом что начало мирных переговоров задерживалось) раздувался нежеланием кайзера Вильгельма II отречься от престола. Единственным шансом был компромисс с революционерами, и 9 ноября принц Макс передал полномочия социалисту Эберту. Германские полномочные представители на переговорах о перемирии уже были у Фоша. В пять часов утра 11 ноября они подписали условия соглашения; в 11:00 война была завершена.

Исход войны был окончательно решен 29 сентября, решен в умах германского командования, когда оно пришло к выводу, что война проиграна. Людендорф и его соратники тогда «раскололись», и звук этот стал отражаться эхом, пока не прозвучал во всей Германии. Ничто не могло приглушить его или остановить. Командование могло привести свои нервы в порядок, фактическое военное положение могло улучшиться, но состояние боевого духа, как всегда это бывает в войне, было решающим.

Среди главных причин капитуляции Германии блокада, похоже, обретает все большее и большее значение по мере того, как под все более ярким светом послевоенных лет рассеивается туман войны.