Совместный протокол, подписанный в 1818 году, вновь подтвердил, что «пять держав… имеют твердое намерение никогда, ни во взаимоотношениях друг с другом, ни по отношению к другим странам, не отступать от принципов сплоченности». [385] Cited ibid., p. 60.
Регулярные встречи «лицом к лицу» европейских лидеров являлись, возможно, самым важным институтом Союза. Встречи на высоком уровне проходили всякий раз, когда возникала кризисная ситуация или определенные разногласия. Решения принимались только при согласии всех сторон. Страны-участницы сохраняли территориальный status quo, границы могли быть изменены исключительно путем переговоров и согласия всех пяти членов Союза. Механизм управления сдерживанием и коллективным бездействием был важен не менее, чем механизмы общих обязательств. Члены Союза установили сферы влияния, буферные зоны, нейтральные зоны и демилитаризованные зоны, что позволяло избежать соперничества в нестабильных регионах. Для всех пяти стран было предпочтительнее воздерживаться от интервенции, чем рисковать возникновением стратегической конкуренции. Союз также поддерживал позицию нейтралитета как средства предотвращения конфликта интересов. Великобритания выступала против интервенции Австрии, России и Пруссии для подавления либеральных реформ в Италии в 1820–1821 гг. Однако вместо того чтобы блокировать эту операцию, Лондон продолжал сохранять дистанцию. Лорд Кестльри согласился наблюдать со стороны «при условии, что союзные государства предоставят все необходимые гарантии того, что их действия не направлены на установление господства и не нарушают территориальное устройство Европы». [386] Cited in Albrecht-Carrie, «The Concert of Europe», p. 50.
Гибкость институтов также являлась ключевым условием эффективности Священного союза. Государственные деятели, причастные к созданию Союза, признавали, что излишний формализм и институци-онализация принесут больше вреда, чем пользы. Союз оказался бы непрочным и кратковременным, полагайся он на строгие правила и уповай на постоянную готовность своих членов осуществлять совместные военные операции при малейших признаках кризиса в каком-либо регионе. Вместо этого в Союзе широко распространилась практика переговоров, взаимных уступок, договоренностей и прочих дипломатических форм достижения консенсуса. Подобно Франклину Рузвельту, архитекторы Союза стремились к рабочему минимуму, а не к недостижимому максимуму. Английский меморандум 1818 г. прекрасно выражает это стремление: «Не приходится сомневаться, что нарушение договора [о территориальной системе Европы] каким-либо одним государством является преступлением, которое остальные государства, буде они сочтут это приемлемым, могут покарать, совместно или по отдельности; но договоренности не предусматривают в явной форме обязательного осуществления подобных карательных мер… Осуществление этой обязанности, как представляется, осознанно оставляется на усмотрение членов Союза, в зависимости от времени и обстоятельств совершения преступления, и государство-преступник призывается к суду теми государствами, каковые сочтут себя в настоящий момент оскорбленными и готовыми к отражению преступных посягательств». [387] Cited ibid., p. 37.
Последней составляющей успеха Союза стал процесс социализации, начавшийся благодаря многочисленным переговорам стран-участниц. Лидеры Великобритании, России, Австрии и Пруссии, объединившись в альянс против Франции, еще до создания Священного союза оказались связаны тесными личным! взаимоотношениями. Как отмечал Меттерних: «Императоры Австрии и России, король Пруссии и все три кабинета никогда не занимали обособленной позиции. Премьер-министр Великобритании также проявлял солидарность со своими коллегами из России, Австрии и Пруссии». [388] Cited in Cronin, «Community Under Anarchy», p. 58.
Эти личные взаимоотношения становились все более прочными после встреч и переговоров о поддержании мира, обсуждений принципов функционирования Союза и урегулирования возникающих конфликтов. Так постепенно складывалось и укреплялось чувство товарищества и формировались общие цели.
Союз питал не только личные связи, но и общую идентичность. Национальные лояльности уступали дорогу растущему чувству панъевропейской общности. Страны-участницы называли Союз не только пактом или альянсом, но и «сплоченным союзом». Европа, по словам лорда Кестльри, выработала «единство взглядов и постоянство целей, какого никогда ранее не существовало». Основной целью Союза являлось укрепление единства целей и чувства солидарности во имя «устранения ничтожных разногласий, свойственных спокойным временам, и сохранение принципов общественного устройства». Меттерних соглашался: «Единая Европа обрела в моих глазах притягательность родной страны». [389] Concert protocol of November 15, 1818, cited ibid., p. 60; Castlereagh cited in Charles K. Webster, «The Foreign Policy of Castlereagh, 1812–1815: Britain and the Reconstruction of Europe» (London: G. Bell, 1931), p. 480; Castlereagh, «Correspondence, Dispatches, and Other Papers of Viscount Castlereagh», p. 105; and Metternich cited in Jacques Droz, «Europe Between the Revolutions, 1815–1848» (New York: Harper & Row, 1967), p. 17.
Прозрачность границ и постоянные перемещения людей и товаров через национальные границы способствовали углублению панъевропейской идентичности. Социальная интеграция и коллективный европейский дух стимулировали сотрудничество и доверие среди членов Союза.
Читать дальше