Вадим Телицын - Григорий Распутин

Распутин внимательно и пытливо взглянул в глаза посетительницы.

— Будь я на вашем месте, я бы уехала в Сибирь да спряталась там так, чтоб обо мне и слухи все замолкли, и след простыл. Так вот.

Много еще говорила с Распутиным старая писательница — о царевиче Алексее, о войне и жертвах ее страшного Молоха, о страданиях народа и беспечности власть имущих, об Евангелии и православии — и он слушал ее жадно, как бы впитывая каждое слово… Время летело незаметно.

Наконец она поднялась со стула и стала прощаться. Распутин шел сзади, повторяя: «Уж я проведу вас сам…»

При прощании, подавая руку Распутину, писательница с удивлением увидела, как он вдруг наклонился и «горячо поцеловал ее руку».

— Матушка-барыня, голубушка ты моя. Уж прости ты меня, мужика, прости, что на «ты» тебя величаю… Полюбилась ты мне, и от всего сердца это говорю. Перекрести ты меня, хорошая и добрая ты моя… Эх, как тяжело у меня на душе…

Маленькая ручка, освобожденная вновь от перчатки, осенила Распутина крестным знамением, и он услышал: «Господь с Тобою, брат мой во Христе…»

Она ушла. А Распутин долгое время стоял и смотрел ей вслед, точно здесь оставалось одно его бренное тело, а его грешную душу взяла она, явившаяся к нему ангелом смерти.

Через двенадцать часов, на Мойке, Распутин окончил свой земной путь. Когда тело Распутина извлекли из воды, правая рука старца застыла, словно в крестном знамении.

В январскую ночь 1917 года гроб с останками был закопан под иконостасом в строящейся часовне святого Серафима, расположившейся на опушке императорского парка, близ Александровска. Присутствовали только царь, царица, четыре молодые княжны, Протопопов, Анна Вырубова, полковники Д. Н. Ломан [18] Ломан Дмитрий Николаевич (1868–1919) — полковник, офицер для поручений при дворцовом коменданте, ктитор Федоровского собора в Царском Селе. Погиб в годы гражданской войны. и А. И. Мальцев [19] Мальцев Александр Иванович — полковник артиллерии, начальник воздушной охраны Царского Села. Сведений о дальнейшей судьбе не сохранилось. , наконец, в качестве священнослужителя — придворный архиерей отец Василий.

Именно он передал Николаю II нательный крест Григория Ефимовича. Интересно, вспомнил ли государь слова, сказанные Другом за несколько лет до этих страшных дней: «Моя смерть будет и твоей смертью».

В старом полушубке Распутина нашли записку (писала Матрена, со слов отца):

«Я чувствую, что уйду из жизни до первого января. Я хочу сказать русскому народу, Папе, Маме и детям, что они должны предпринять. Если я буду убит обыкновенными убийцами и моими со-братьями-крестьянами, то, царь российский, тебе не надо будет бояться за своих детей. Они будут царствовать еще много веков. Но если меня уничтожат дворяне, если они прольют мою кровь, то их руки будут запачканы моей кровью двадцать пять лет и они покинут Россию. Брат поднимется на брата. Они будут ненавидеть и убивать друг друга, и двадцать пять лет в России не будет покоя. Царь земли русской, если ты услышишь звон колокола, который скажет тебе, что Григорий убит, знай, что один из твоих подстроил мою смерть, и никто из вас, никто из твоих детей не проживет больше двух лет. Они будут убиты…

Я буду убит. Меня больше нет среди живых. Молись! Молись! Будь сильным. Думай о своей благословенной семье!»

Незадолго до своей трагической гибели Распутин говорил Александре Федоровне, и это она передавала царю в письме от 8 декабря 1916 года: «Наш Друг говорит, что пришла смута, которая должна была быть в России во время или после войны…» (На стене усыпальницы Распутина кто-то корявым почерком начертал: «Исайя» [20] Исайя — иудейский пророк XIII в. до н. э., автор книги пророчеств, в которой предсказал судьбу еврейского народа, явление Мессии, достаточно точно рассказал о будущей жизни Христа. .)

И Смута пришла…

На больших и малых петроградских заводах, на ткацких фабриках и в крошечных мастерских, на балтийской судоверфи, в порту, в рабочих пригородах столицы, в солдатских казармах и в матросских кубриках было неспокойно. Недовольные горожане проводили собрания, выходили на демонстрации и митинги, бросали работу, ораторы открыто призвали к бунту, борьбе против дороговизны и нехватки хлеба и топлива, против правительства и против царя. Полиция запросила помощи у военных, но появившиеся армейские части и казаки отказались стрелять в бунтующих и недовольных.