Валентин Бадрак - Стратегии злых гениев

Порой создается впечатление, что темных демонов души можно вызвать подобно тому, как сказочный Аладдин трением волшебной лампы вызывал всемогущего джина. Действительно, появление деструктивных импульсов у человека напрямую связано с тем, что он видит, слышит и к чему прикасается. Как вид прекрасного – от творений природы до произведений рук человеческих – побуждает к творческому поиску и порождает плодотворное мышление самореализации, так и сцены насилия и убийств становятся предвестниками духовного падения и сумасшествия.

Всеобщее царство деструктивного наступает тогда, когда узакониваются ложные ценности, а сами институты, призванные сдерживать аномалии, дезориентированы. Классическим примером прихода власти иррационального может считаться Древний Рим времен расцвета и падения, правители которого позволили деструктивной ночи поглотить достижения культуры и уничтожить великую империю. Рабство позволило повсеместно распространиться жестокости и ввести двойной стандарт по отношению к человеческой жизни. Все общество постепенно оказалось зараженным стремлением к необузданной агрессии. Отто Кифер обращает внимание на любопытный факт: все имеющиеся у современного мира источники говорят о том, что женщины быстро приобщились к жестокости и порой превосходили мужчин в проявлении зверства по отношению к рабам. Примечательный нюанс, свидетельствующий о том, что деструктивное охватило и поразило все слои общества. Иррациональное в человеке – это болезнь, которая может утихать, а может и прогрессировать под воздействием внешних условий. Условия жизни самого Рима были благодатной почвой для распространения этой заразы. Пользуясь отсутствием или ослаблением ограничителей, лишенные продуктивных идей и развращенные достижениями цивилизации, люди выпячивали свои пороки друг перед другом, желая удивить и произвести впечатление на окружение, насытить глаза видом кровавого зрелища. Сенека дал представление о типичном римском подходе: «Август… обедал у Ведия Поллиона. Один из рабов разбил хрустальную чашу; Ведий приказал схватить его, предназначая для отнюдь необычной казни: он повелел бросить его к муренам, которых содержал в огромном бассейне. Кто усомнится, что это было сделано ради удовлетворения прихоти изнеженного роскошью человека? Это была лютая жестокость. Мальчик вырвался из рук державших его и, бросившись к ногам цезаря, молил лишь об одном: чтобы ему дозволили умереть любой другой смертью, только не быть съеденным. Цезарь приказал мальчика отпустить…»

Жестокость римлян часто и, кажется, небезосновательно связывают с «кровожадностью» публичных казней, истязаний и кровавых зрелищ. Отто Кифер отмечает, что случаи тирании множились, а в правление «христианского» императора Константина появились ужасные обычаи – вырывание языков, вливание расплавленного свинца в рот преступнику. Тихий и незлобный затворник Клавдий, который смиренно занимался историческими исследованиями, став императором, неожиданно начал проявлять вопиющую бессердечность. По словам Светония, на гладиаторских играх он «всякий раз приказывал добивать даже тех, кто упал случайно, особенно же ретиариев («бойцов с сетью»): ему хотелось посмотреть в лицо умирающим». Скромный Клавдий не гнушался, «превышая законную кару», бросать преступников диким зверям. Чем больше свободы и власти мог получить простой смертный обитатель планеты, тем больше ему хотелось раздвинуть пределы, заглянуть за ширму мироздания. Раздражители деструктивного стимулировали поиск запредельных удовольствий и экстравагантных ощущений.

Совсем не удивительно, что так постепенно взращивалось общество садистов и маньяков, так как калейдоскоп смерти, прокрученный перед глазами едва ли не каждого, не может быть забыт и долго мучительным эхом отдается в душе. О трансформации сознания колоритно поведал Августин в своей «Исповеди», когда юный христианин в Риме впервые попал в амфитеатр. «Душа его была поражена раной более тяжкой, чем тело гладиатора, на которого он захотел посмотреть; он упал несчастливее, чем тот, чье падение вызвало крик… Как только увидел он эту кровь, он упивался свирепостью; он не отвернулся, а глядел, не отводя глаз; он неистовствовал, не замечая того; наслаждался преступной борьбой, пьянел кровавым восторгом…» Эта яркая картина не требует даже анализа, поскольку поражает своей очевидностью. Детальное изучение нравов Древнего Рима привело Отто Кифера к выводу, что садистские наклонности, «которые спят более или менее глубоким сном в сердце каждого человека, но, однажды проснувшись, неизменно стремятся все к более сильной стимуляции и более полному удовлетворению».