Николай Черкашин - Чрезвычайные происшествия на советском флоте

«„Сторожевой“ притащили в Ригу. Корма была значительно разворочена, крен. Экипаж рассредоточили следующим образом. Матросов — в Ворошиловские казармы. Офицеров тотчас с берега доставили на угол улиц Ленина и Энгельса, в республиканский КГБ. Допрашивали всю ночь.

Рано утром 10 ноября всех офицеров и мичманов „Сторожевого“ привезли на аэродром. Два Ан-24 вылетели на Москву. Нам, офицерам особого отдела, вменили в обязанность сопровождать арестованных. И только. Категорически запрещено было обменяться хотя бы полусловом. Рассадили так: офицер со „Сторожевого“, а рядом — сопровождающий. Все арестованные в наручниках.

Саблина посадили впереди, между двумя. Он единственный, на ком не было наручников. Тяжело опирался на костыль. Лицо измученное. Невыспавшийся. Побриться не дали.

Машины московского КГБ встретили самолёты буквально дверь в дверь. Их сразу же увезли. А нас так же молча через несколько минут отправили обратно в Ригу».

Главком ВМФ Адмирал Флота Советского Союза С.Г. Горшков проверял корабль, расспрашивал моряков… Потом недоумевал: «Не понимаю, как у такого командира могло случиться такое ЧП?!» Но всё дело в том, что такое ЧП случилось не у Потульного, а у него самого, и у Маршала Советского Союза Л.И. Брежнева…

Потульный с честью вышел из труднейшего положения, в которое мог попасть любой из его коллег. Он сам обезоружил замполита, сам повернул корабль на обратный курс. И тем не менее оказался в зубчатых колёсах той «пилорамы человеческих душ», против которой выступил Саблин. Пришло указание исключить Потульного из партии. На общем собрании никто из коммунистов так и не смог сказать ничего дурного о командире «Сторожевого» — грамотный моряк, честный партиец, исполнительный офицер, добрый семьянин. Не за что было и зацепиться. Секретарь парткомиссии увёл Потульного в свой кабинет: «Сдай партбилет, Васильич. Иначе наверху нас не поймут». На всей дальнейшей службе Потульного был поставлен размашистый крест.

А ресторан ревел динамиками эстрады. Мы выпили на посошок.

— Саблина на корабле уважали и офицеры, и матросы, — вздохнул Потульный, — ровный, тактичный, эрудированный. Работать с людьми умел и любил. По службе его никто не затирал. Напротив, ему открывалась престижная вакансия быть замом командира по политчасти на тяжёлом авианесущем крейсере «Киев»… Он пожертвовал всем… Как человека я его понимаю… Как офицера? Он же ничего не добился… Не так надо было делать…

На том мы и расстались с Анатолием Васильевичем Потульным. Он навсегда исчез в серой пасмури питерской осени. Командир корабля, выброшенный взрывом мятежа на сушу…

4 марта 1990 года. Лефортово.

Я долго искал этот дом номер 3а по Энергетической улице, пока не отыскал хитро спрятавшиеся за корпусами новостроек стены старинной, ещё екатерининских времён, тюрьмы, а ныне следственного изолятора КГБ. Именно сюда привезли Саблина в ноябре 1975-го, здесь его лечили, допрашивали, отсюда увозили на суд… Прохожу сквозь тесный пропускной пункт, два прапорщика в синеоколышных фуражках долго изучают мой паспорт, меня самого. Заявка на пропуск давно уже лежит у них на столике. Наконец пропускают. С замиранием сердца поднимаюсь на второй этаж. Высокие потолки, просторные коридоры, зелёные дорожки. Всё чинно, благопристойно. Окажись здесь нечаянно, минуя КПП, — и можно подумать, что попал в коридор заурядного московского НИИ или отраслевого главка. Но взгляд вдруг натыкается на стенд с погрудной мишенью, изрешечённой пистолетными пулями. Стенд спортобщества «Динамо». А победная мишень — гордость местных стрелков.

Нет, ты не в главке и не в НИИ, ты в следственном изоляторе Комитета госбезопасности. Ускоряю шаги, ищу дверь с номером 216, кабинет заместителя начальника следственного отдела КГБ полковника юстиции О.А. Добровольского.

Пятнадцать лет назад капитан юстиции Олег Добровольский допрашивал здесь своего ровесника — капитана 3-го ранга Саблина. Впрочем, тогда уже не капитана 3-го ранга, а подследственного Саблина.

— Я был младше его на год, — вспоминает Олег Андреевич, моложавый, круглолицый, чернобровый полковник в штатском. — Не знаю, почему бросили меня на это дело. У меня ведь был совсем другой профиль. Но считалось уж так, что я умею находить общий язык с самыми трудными подследственными. И я стал допрашивать Саблина…