Лебедева Н.С. Array - Hюрнбергский процесс. Сборник материалов в 8 т. Т. 8 (1999)

Я знаю, что тень отсутствующих витает над этим залом, и сегодняшние подсудимые напоминают нам об этом беспрестанно... «Гитлер хотел, Гиммлер хотел, Борман хотел, — говорят они. — Я лишь повиновался». А защитники наперебой раздувают это! Гитлер — чудодейственный тиран, фантазер-фанатик, навязывающий свою волю с неотразимой сверхъестественной силой. Это слишком примитивно. Это слишком общее утверждение.

Нет человека, который был бы полностью невосприимчив к советам, внушениям, влияниям, и Гитлер не был исключением. Это неопровержимо явствует из всего судебного разбирательства, которое позволяет нам догадываться о борьбе различных влияний, разыгрывавшихся в окружении этого «великого человека». Плелись коварные и скрытые интриги, распространялась клевета — и порой во время судебного разбирательства это заставляло нас думать о небольших дворах эпохи итальянского Возрождения. Здесь было все, вплоть до убийства. Разве Геринг до того, как он сам впал в немилость, не избавился от Рема и Эрнста, вступивших в заговор не против своего хозяина, а против него, как сообщил нам об этом свидетель Гизевиус. Такое воображение, такое упорство, когда речь идет о зле, а также такая эффективность — все это показывает нам, что Гитлер не был уж так нечувствителен по отношению к действиям и интригам в своем окружении. Какая жалость, что такие интриги не использовались для доброго дела!

Относительно того, насколько Гитлер поддавался влияниям, мы слышали прямое свидетельское показание — это показание Шахта, указавшего, помимо этих людей, и на германскую толпу, в которой все разжигали нездоровые страсти и стремились уничтожить всякое собственное суждение.

Разве Шахт не сказал во время судебного заседания о Гитлере:

«Я полагаю, что сначала у него не было совершенно дурных наклонностей; без сомнения, он думал, что желает добра, но мало-помалу он пал жертвой поклонения, которое внушал толпе, ибо тот, кто начинает с развращения толпы, кончает тем, что сам бывает развращен ею. Подобные отношения между вождем и тем, кто ему подчиняется, приводят к тому, что он подчиняется инстинктам толпы, чего должны стараться избегать все политические вожди».

Итак, в чем же заключалась основная идея, которая была в основе всего этого? Бесспорно, она заключалась в завоевании жизненного пространства всеми способами, даже самыми преступными.

В тот период, когда Германия оставалась еще разоруженной и следовало соблюдать осторожность, Шахт, находясь на стороне Гитлера, требовал колоний — мы помним это из свидетельских показаний Гиршфельда, но Шахт скрывал, он часто маскировал эту основную идею государственного аппарата, в который входил, и нам было бы труднее разоблачить эту основную идею, если бы к нам не пришла на помощь вызывающая смущение откровенность «великого человека», поведавшего миру еще 10 годами ранее все свои бредовые планы.

Действительно, мы читаем в «Майн кампф» (выдержка со стр. 641, первая цитата):

«Следовательно, германская нация может защитить свое будущее только в качестве мировой державы. В течение более двух тысячелетий защита интересов нашего народа, а именно так нам следует обозначить нашу более или менее успешную деятельность в сфере международных отношений, являлась мировой историей. Мы сами являлись свидетелями этого факта: гигантская борьба стран в 1914—1918 годах являлась только борьбой германского народа за свое существование на земном шаре, но мы отнесли событие этого типа к категории мировой войны.

Германский народ вступил в эту борьбу в качестве предполагаемой мировой державы. Я говорю здесь «предполагаемой», потому что в действительности она таковой не являлась. Если бы в Германии в 1914 году было бы иное соотношение между размером территории и численностью населения, то Германия действительно была бы мировой державой, и война, помимо всех других факторов, могла бы завершиться благоприятно».

Выдержка со стр. 647, вторая цитата:

«Я желал бы сделать нижеследующие предварительные замечания. Требование о восстановлении границ 1914 года является политическим абсурдом такого масштаба и чревато такими последствиями, что представляется преступным. При этом мы еще не упомянули о том, что границы рейха 1914 года были чем угодно, но только не логичными. Дело в том, что фактически они не были ни совершенными в том смысле, что ими не охватывались люди германской национальности, ни разумными с точки зрения геовоенной целесообразности. Это не был результат взвешенной политической акции, это были лишь кратковременные границы, появившиеся в ходе политической борьбы, которая отнюдь не была завершена; на деле частично они были результатом случая».