Владимир ЕГОРОВ - Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было

Мимоходом отметим, что, если на Куликовом поле и присутствовали братья Ольгердовичи, то Дмитрий Боброк пришел туда не с ними. Женатый на сестре Дмитрия Ивановича, он уже много лет успел послужить и нижегородскому князю, и шурину в Москве. Так что, как видим, и откровенным враньем «Сказание» не брезгует.

Хотя Боброк-Волынский представлен главным организатором войска на Куликовом поле, основную его заслугу автор «Сказания» видит совсем не в правильной расстановке полков, а в «мудрых» наставлениях великому князю: «Призывай; княже, Бога на помощь!», «…только Бога призывай и не оскудевай верою!», «каждому воину прикажи Богу молиться и святых Его угодников призывать на помощь… и крестом осенить себя: это ведь и есть оружие на противников, которые утром свидятся с нами» . Трудно, конечно, представить такие наставления главнокомандующему перед боем из уст заслуженного воеводы, но такие мелочи, как мы уже не раз замечали, автора «Сказания» не смущают. Цель оправдывает средства.

Тут же в «Сказание» вставлен весьма любопытный эпизод, начинающийся словами: «В ту же ночь некий муж, именем Фома Кацибей, разбойник, поставлен был в охранение великим князем на реке Чурове за мужество его для верной охраны от поганых» . Так и быть, оставим в стороне такую мягко говоря странность, как наличие в московском войске разбойников, которым доверяют нести боевое охранение, и ограничимся рекой Чуровой. К таинственному городу Чурову «Задонщины» добавляется столь же таинственная одноименная река. А может быть, не такая уж и таинственная. Современная география знает речку Чурову, но не в районе Куликова поля и вообще не в бассейне Дона, а как правый приток Шексны, той самой Шексны, в истоке которой стоит Белозерск, а неподалеку Кирилло-Белозерский монастырь, монах которого Евфросин во второй половине XV века «творчески» правил и «Задонщину», и, весьма вероятно, Летописную повесть. Так вместе с дюжиной вымышленных белозерских князей на Куликово поле затесался былинный белозерский разбойник с татарским прозвищем.

Далее «Сказание» кратко сообщает, что Дмитрий Московский решил сам дополнить устроение полков своего волынского тезки и «отослал князь великий брата своего, князя Владимира Андреевича, вверх по Дону в дубраву, чтобы там затаился полк его, дав ему лучших знатоков из своей свиты, удалых витязей, твердых воинов» . Но, видимо, не слишком доверял великий князь брату и «еще с ним отправил знаменитого своего воеводу Дмитрия Волынского и других многих» . После этого осталось только вдохновить войско на битву: «Когда же князь великий пересел на лучшего коня, поехал по полкам и говорил в великой печали сердца своего, то слезы потоками текли из очей его: «Отцы и братья мои, Господа ради сражайтесь и святых ради церквей и веры ради христианской, ибо эта смерть нам ныне не смерть, но жизнь вечная; и ни о чем, братья, земном не помышляйте, не отступим ведь, и тогда венцами победными увенчает нас Христос-Бог и Спаситель душ наших»» . Само собой, вновь агитация за веру и святые церкви, вновь упование исключительно на Бога.

На этом, похоже, функции главнокомандующего оказываются исчерпанными, и приходит время переодевания: «Укрепив полки, снова вернулся под свое знамя черное, и сошел с коня, и на другого коня сел, и сбросил с себя одежду царскую, и в другую оделся. Прежнего же коня своего отдал Михаилу Андреевичу Бренку и ту одежду на него воздел, ибо любил его сверх меры, и знамя свое черное повелел оруженосцу своему над Бренком держать. Под тем знаменем и убит был вместо великого князя» . Интересно, что за «царские одежды» были на Дмитрии в то время, когда он агитировал своих воинов биться «ради церквей и веры»? И вот такая она царская любовь «сверх меры» – подставить вместо себя на верную смерть любимчика, кстати сказать, еще одного, судя по прозвищу, брянца.

Во время переодевания (небыстрая, надо полагать, это была процедура) Дмитрий получает грамоту от Сергия Радонежского с довольно странным текстом: «Великому князю, и всем русским князьям, и всему православному войску – мир и благословение!» . Благословение, ладно, пусть уже и четвертое по счету, не помешает. Но мир, мир-то при чем? Почему-то никому не приходило в голову, что такая «грамота» должна по сути дела восприниматься как последняя попытка Сергия, продолжающего линию Киприана на мир с Мамаем, предотвратить побоище. Если, конечно, сама «грамота» радонежского старца имела место в действительности. Однако в «Сказании» грамота Сергия наоборот подхлестывает Дмитрия, и он, как водится, обильно прослезившись, первым рвется в бой, но не предводительствуя своим войском. Войско ведут другие воеводы, вероятно в соответствии с устроением Дмитрия Боброка: «Правой руки полк ведет Микула Васильевич с коломенцами, а с левой руки полк ведет Тимофей Волуевич с костромичами» . Интересно, что передовым полком командуют на пару какие-то неизвестные истории князья, братья Дмитрий и Владимир Всеволодовичи. У этих выдуманных личностей обращает на себя внимание совпадение имен с именами основной Куликовской пары «братьев», князей Московского и Серпуховского, а также очевидная параллель с князем Владимиром (в крещении Дмитрием) Всеволодовичем, считающимся исторически первым (в районе 1213 года) московским князем.