Ольга Дмитриева - Елизавета Тюдор

Этот вопрос волновал и терпеливого эрцгерцога, отправившего в Лондон нового посла — Адама Цветковича. В его присутствии Елизавета превозносила славный дом Габсбургов, но однажды на его завуалированный вопрос о причинах ее упорного нежелания выйти замуж она неожиданно ответила, совершенно сбив Цветковича с толку: «Я никогда и никому не говорила, что не выйду замуж за графа Лейстера». Очевидно, она думала о своем.

В последние полтора-два года их отношения с графом неуклонно ухудшались. Даже терпению лорда Роберта пришел конец — он устал от противоречивых заявлений Елизаветы, от кокетства в политике и политики в сердечных делах. Когда в 1565 году она явно стала оказывать внимание Томасу Хинеджу, Лейстер решил воспользоваться тем же оружием, чтобы вызвать ревность королевы. Елизавета выходила из себя, тем более что ее соперница — Летиция Ноллис оказалась не только привлекательна, но и умна, и то, что начиналось как легкий флирт, переросло со временем в настоящий роман. В Виндзорском дворце на глазах у придворных между королевой и графом разыгралась ссора: она обвиняла его в измене, а он отвечал тем же, напоминая, как долго и безуспешно просил ее руки.

В конце концов Елизавета бросила Лейстеру в лицо слова, которые долго носила в себе, крик ее души, самые тайные опасения на его счет: «Если вы намереваетесь править здесь, я позабочусь, чтобы этого не случилось. Здесь будет только одна госпожа и не будет господина!» Потом, после взаимных уговоров и слез, они, разумеется, помирились. Но никогда уже отношения между ними не были такими, как прежде. Их роман вяло продолжался, дружба и расположение сохранялись до самой смерти Лейстера в 1588 году, но слова, сказанные королевой во время ссоры, поставили точку над i. В их отношениях больше не было места недосказанности и надежде — она не отдаст во власть этого человека ни себя, ни свой трон, ни свою страну. Он не сможет ими достойно распорядиться.

Однажды шотландский посол сказал ей: «Мадам, я знаю Ваш королевский нрав. Я думаю, если бы Вы вышли замуж, Вы были бы только королевой Англии, теперь же Вы — король и королева одновременно. Вы не потерпите господина». Он угадал ее мысли. Елизавета и дальше пойдет одна. Белый пеликан одолел Белого Медведя. Хотя, быть может, в душе, она и оплакивала эту победу.

Историки, которые пишут биографии великих, делятся на тех, кто вдохновенно создает мифы, окружая своих героев романтическим ореолом, и тех, кто с упорством трудолюбивого Сальери развенчивает эти мифы, срывая нимбы и не оставляя камня на камне от возвышенных легенд. Своим имиджем Елизавета обязана себе не меньше, чем историкам. Она творила его сама, лицедействуя, лукавя, но порой проявляя подлинный героический энтузиазм и оставив по себе легенды. Она тем не менее оказалась практически неуязвимой для критиков. Вы ни минуты не верите в ее искренность, чистоту, девственность и т. п.? Так восхититесь ее политической ловкостью, ибо она заставила многих поверить в это. Вам не импонирует ее беззастенчивое манипулирование людьми? Тогда отдайте должное тому, как она заставляла их служить интересам дела, престола, страны, играя на их амбициях и честолюбии. Она часто любила рядиться в белые ангельские одежды, но при этом всегда оставляла место для какой-нибудь задорной выходки, чтобы намекнуть всем, что это лишь маскарад, игра, а не ее подлинное «я». Поэтому ею веками восхищались и романтики и прагматики.

Однако ниспровергатель мифов никогда не бывает настолько добродушен, чтобы попросту смириться с чьей-то бесспорной, почти фольклорной легендарностью. Он без устали ищет у героини ахиллесову пяту и, кажется, находит ее. Почему это все вообразили, будто Елизавета обладала недюжинным умом и была неординарным политиком? Ведь выработка стратегии внешней и внутренней политики — заслуга отнюдь не королевы, а ее окружения, всех этих опытных и знающих людей — канцлеров, советников, секретарей. Именно им Англия обязана тем взлетом, который совершенно незаслуженно приписывают влиянию королевы и называют «елизаветинской эпохой». Такое обвинение достаточно серьезно и заслуживает того, чтобы его рассмотреть.

Природа тогдашней политики почти в равной степени сочетала в себе индивидуальную и коллективную ответственность за выработку решений. Государство находилось на пути к современной системе управления, окончательно сложившейся в Новое время. Личная власть и авторитет монарха уже уравновешивались наличием таких органов, как Тайный совет и парламент; первый в определенной степени разделял с монархом исполнительные функции, второй — законодательные. Они были предназначены для «совета», контакта государя с его подданными, обратной связи с обществом, и при желании он всегда мог опереться на них в выработке важнейших решений. Но предписания этих органов не были для него обязательными, не ограничивали на деле его власти, и о подлинном разделении суверенитета, а следовательно, и ответственности за проводимую политику, еще не было и речи. Таким образом, сам процесс принятия решений был деперсонифицирован, избранная же линия всегда несла на себе сильный отпечаток индивидуальности монарха. И лишь от личных качеств последнего зависело, насколько глубоко он вникал в государственные дела и в какой мере отдавал их на откуп другим.