Ольга Дмитриева - Елизавета Тюдор

В первый раз в жизни Елизавета, похоже, потеряла голову. Она не замечала ничего вокруг, всегда столь чувствительная к своей репутации, нисколько не заботилась об ущербе, который ей могли нанести слухи. Уже сильно постаревшая Кэт Эшли наконец взялась открыть ей глаза на то, о чем судачил двор. Королева удивилась, оскорбилась и с достоинством ответила, что благосклонна к Дадли, «потому что он и его дела заслуживают того». «Она не понимает, как кто-то может дурно думать о ее поведении, она ведь всегда окружена фрейлинами и слугами. Впрочем, — обронила уязвленная королева уходя, — если бы ей захотелось или она нашла бы в том удовольствие, она не знает никого, кто мог бы ей помешать».

Есть еще одна версия этого щекотливого разговора с Кэт Эшли. Ее передал посол императора. Когда светские сплетни дошли до столиц иностранных держав, официальный «жених» королевы эрцгерцог Карл всполошился и потребовал от него немедленно разузнать, насколько они оправданны. Германский посол решился, в свою очередь, поговорить с Эшли, так как всем было хорошо известно о ее близости к Елизавете. Она якобы и поведала ему о разговоре с воспитанницей, о том, что та огорчена слухами, но убеждена в своей невинности. Говоря о жестокости людского суда и о своей дружеской привязанности к лорду Роберту, она будто бы воскликнула: «Ах, ведь в этой жизни я видела так мало радостей». Кэт Эшли была растрогана, германский посол тоже. Была ли искренна королева, знали только она и лорд Роберт.

Между тем английский посол писал Уильяму Сесилу из Брюсселя: «Сплетни, которые здесь распространяются, так ужасны, что я не решаюсь их повторить». Посол Венеции доносил, что Роберт Дадли — «очень красивый молодой человек, к которому королева разными способами обнаруживает такую привязанность и склонность, что многие верят, что, если его жена, которой в течение нескольких лет нездоровится, случайно умрет, королева с легкостью возьмет его себе в мужья».

23 апреля, в День святого Георгия — покровителя Англии, Елизавета произвела Роберта Дадли в кавалеры ордена Подвязки — самого престижного рыцарского ордена страны. По традиции его магистром становился правящий монарх. Королева без каких-либо сомнений относительно своего пола приняла на себя эти обязанности. В праздничный день в честь святого патрона и новоиспеченных кавалеров ордена была устроена процессия всех его членов в тяжелых малиновых одеяниях с золотыми цепями с изображением святого Георгия на груди. Когда на лорда Дадли надевали отличительный знак ордена — черную подвязку, украшенную бриллиантами, которая повязывалась под левым коленом, вышитый на ней девиз «Да будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает», наверное, у многих вызвал недобрую усмешку. Этот выскочка слишком далеко зашел. Медальон с изображением святого Георгия был преподнесен ему на роскошной цепи, стоимость которой присутствующие тут же мысленно оценили. Этот эпизод припомнят спустя несколько лет, когда Елизавета в знак своего расположения примет в орден короля Франции Карла IX. Ему пошлют медальон на такой невзрачной цепочке, что членам Тайного совета станет неловко, и один из них открыто скажет, глядя на сэра Роберта, что если бы у него была такая цепь, он, не задумываясь, пожертвовал бы ее, чтобы поддержать престиж Англии.

На него негодовали аристократы, в особенности герцог Норфолк — молодой кузен королевы. Ходили слухи о попытках подослать к Дадли наемных убийц, но с ним было не так-то просто справиться. Один из его вечных противников и политических оппонентов, граф Сассекс, называвший его «цыганом», умирая, предупреждал друзей: «Берегитесь цыгана, он вам не по зубам, я знаю этого зверя лучше, чем вы». Дадли вполне оправдывал свой герб — белый медведь, поднявшийся на дыбы и держащий в лапах суковатый посох, — его было непросто свалить.

Уильям Сесил, сдержанный и мудрый министр Елизаветы, сделанный совсем из другого теста, нежели горячие головы аристократы, тем не менее предпочел бы, чтобы им удалось отправить лорда Роберта в преисподнюю. Он никогда не мог представить, что его госпожа настолько забудется. Дадли почти монополизировал ее общество, став основным советником, и это очень волновало Сесила. Ему часто приходилось уезжать на переговоры, в то время как фаворит, неотлучно находясь при королеве, не встречал разумной оппозиции. Если королеве впервые изменил ее обычно холодный рассудок, то у Сесила единственный раз в жизни сдали нервы — он стал подумывать об отставке.