Юрий Папоров - 'Эль Гуахиро' - шахматист (книга 1)

Возникла пауза.

- Не понимаю. Что рассказывать? - выдавил Гарсия внезапно охрипшим голосом.

- Начните хотя бы с того, как вас зовут.

- Луис Гарсия.

- А как звали раньше?

- Не понимаю. Луис Гарсия... Всегда.

- Вы знаете, где находитесь?

- Ну да, конечно.

- Тогда должны понимать, что только чистосердечное признание может смягчить вашу участь. - Следователь принялся сосредоточенно листать папку с документами, словно предоставляя арестованному самому судить, насколько глупо его запирательство. - Ну? Молчите? Этим молчанием как раз вы себя и выдаете. Боитесь сказать не то! Не знаете, что нам известно. Хорошо! Я вам помогу. Расскажите поначалу хотя бы, где были и что делали последние десять лет. Вы ведь кубинец...

Последняя фраза - не то вопрос, не то утверждение - была произнесена таким тоном, что у Гарсии упало сердце. Сколько раз за последние годы там, в США, ему становилось не по себе только от одной мысли, что его могут об этом спросить!

- Конечно, кубинец! - Он судорожно глотнул слюну.

- Ну вот и начинайте с того, где родились, кто ваши родители... Коротко до 1959 года и подробно с тех пор до вчерашнего дня.

"Что они узнали? Неужели кто-то предал?" - мучительно соображал Гарсия, уголок его верхней губы нервно приподнялся, и воздух с шипением потянулся сквозь зубы.

- Молчите? Напрасно. Вам была дана возможность самому вспомнить кое-какие ваши... жизненные комбинации. Теперь придется объявить вам первый шах. - В голосе следователя звучала откровенная ирония. - Расскажите, как вам удалось возвратиться в Штаты после Плайя-Хирон?

"Неужели они об этом знают? Нет, скорее, берет меня на пушку".

- Я там не был.

- Значит, вам не знаком, - следователь посмотрел в папку, лежавшую на столе, - Хосе Эдоси Бехар, наемник-парашютист? Вас не знает Мигель Сервера Консуэгра? И вы не знаете ни Орландо Куэрво Га-лано, ни пилотов с Б-26 Сирило Пьедру и фариаса?

"А где они меня видели? В лагере Пуэрто-Кабесас, а потом и на Плайя-Хирон. Сволочи!"

- Слушайте меня внимательно. Я спрашиваю еще раз: выбыли на Плайя-Хирон? - Теперь слова следователя прозвучали в ушах Гарсии не вопросом, а зловещим утверждением.

- Да, да! Был! Ну и что? Что?! Кастро лишил меня всего, он... Он убил моих родных - брата, дядю!.. Зачем?! - почти в истерике закричал Гарсия, который понял, что все кончено. Перед глазами его отчетливо, до шрама над левой бровью, возникло лицо Альберти, инструктора спецшколы во Флориде, сообщившего ему эту зловещую весть. У Гарсии в тот миг словно лопнула какая-то внутренняя пружина, он утратил способность рассуждать, сознание затуманила ненависть ко всему, что творилось на Кубе. Теперь случилось нечто похожее, с той лишь разницей, что прежде казалось, будто все только начинается, а сейчас... сейчас ему было уже все равно, лишь бы скорее, скорее наступал конец этой пытке неизвестностью.

- Как ваше имя? - не давая ему прийти в себя, настойчиво потребовал следователь.

- Меня зовут Рамиро Фернандес Гарсия! Ну и что? - снова вскинулся он. - Почему расстреляли их?

- Так! - Следователь внимательно посмотрел на арестованного. Во-первых, запомни, если тебя чего-то там и лишили, то сделал это не товарищ Фидель Кастро, а народ... Во-вторых, разговор наш продолжим завтра. Вижу, тебе надо на многое раскрыть глаза...

Следующая ночь также прошла без сна. Он понял, что это провал... Провал непоправимый. Ему был известен не один способ покончить с собой, даже если тебя оставили в одном нижнем белье. Он готов был это сделать: все утрачено, последняя, единственная карта бита! Иного хода нет! Но... Было неясно, на что же они собираются ему раскрыть глаза... "На многое"... Бесплодно раздумывая над смыслом этих слов, Гарсия все чаще вспоминал Марту, се родинку за правым ухом, пухлые влажные губы, постоянно что-то просящие глаза... Чувство, которое там, за пределами родной земли, было ему незнакомо, терзало его до изнеможения.

После завтрака бледного, осунувшегося Гарсию вывели во двор, посадили с машину, где уже находились следователь и тот, кто его арестовывал, и повезли по Центральному шоссе на восток.

По обе стороны дороги мелькали пальмовые рощицы, манговые и апельсиновые сады. В разные направления разбегались ряды стройных королевских пальм. Позади оставались почти готовые к сафре плантации сахарного тростника, созревшей папайи - дынного дерева, изумрудные, во многих местах прикрытые тентами квадраты табака. Они проезжали знаменитый своими сортами район Ремедиос.